Калигула - читать онлайн книгу. Автор: Зигфрид Обермайер cтр.№ 97

Корнелий Кальвий, тщательно все взвесив, решил не принимать случившееся всерьез и остался в Риме, успокаивая себя словами Вергилия: «Один раз умирает каждый».

Калигула снова боролся со своим заклятым врагом — скукой. Он торопил наступление лета, чтобы на своем роскошном корабле совершить плавание вдоль берега и посетить недавно построенные виллы между Антиумом и Путеоли, наслаждаясь восторженными криками собравшегося народа…

— Ничего, совершенно ничего не происходит! — жаловался он недавно Геликону. — Дела у людей идут слишком хорошо, потому что нет никакой опасности, не грозят никакие катастрофы. Во времена Августа, например, случился разгром Вара, а сейчас? Ни войны, ни голода, ни землетрясения, ни пожаров! От этого можно прийти в отчаяние!

— Фортуна держит свою руку над Римом, защищая от напастей, император, и мы должны быть ей благодарны. Но я уверен, что скоро ты найдешь выход и удивишь свет потрясающими идеями.

Калигула ценил мнение Геликона, и сейчас эти слова подстегнули желание выдумать что-нибудь небывалое, удивительное, драматическое, приправленное злорадством, но сразу в голову ничего не приходило. Он злился и, чтобы отвлечься, велел высечь пару рабов. Те столь страстно занимались любовью в дворцовых термах, что при появлении императора не смогли вовремя прекратить свои игры.

— У вас прекрасно получается развлекаться друг с другом, можете теперь продолжить по-другому.

И оба были вынуждены пороть друг друга до крови. Зрелище возбудило Калигулу, и он велел послать за Пираллией, которая теперь, чтобы при необходимости всегда быть под рукой, жила во дворце. То, что она все равно уходила и приходила без разрешения, когда вздумается, нравилось императору. Он не выносил угодливых, скучных женщин, в них он ценил — в противоположность мужчинам — определенную строптивость.

Но в этот раз Пираллия оказалась на месте, и они вместе отправились в спальню, где их ожидало роскошное ложе императора, покрытое шкурами молодых волков.

— Мой фаллос жаждет твоего тела, Пираллия! Сейчас ты единственная настоящая женщина во всем Палатине — возможно, даже во всем Риме.

Пираллия тихонько засмеялась.

— А ты, Гай, умеешь делать комплименты. Даже если бы ты был сапожником или булочником, мог бы своими речами заманить в постель любую женщину.

Теплый блеск появился в неподвижных глазах.

— Теперь ты сделала мне комплимент, во всяком случае, необычный. Сапожник, булочник… Не могу себе представить.

— Или сенатор… — поддразнила Пираллия.

Калигула глухо засмеялся:

— Тогда лучше булочник или сапожник!

Он подошел к ней сзади и, обхватив грудь, крепко сжал ее. Гречанка почувствовала покрытое волосами тело, и, как всегда, это прикосновение возбудило ее. Она развернулась, поцеловала его соски, ощутила напряженный фаллос любовника и упала на ласкающие кожу волчьи шкуры.

— Давай же, Гай, быстрее! Возьми меня!

Калигула вошел в нее напористо, как легионер, насилующий пленницу, грубо проникая в тело, будто хотел добраться до внутренностей.

И любил Калигула со всей жестокостью, потому что получал удовлетворение только тогда, когда мучил кого-то. Но Пираллии нравились его грубые ласки. Потом она озабоченно рассматривала синяки на бедрах.

— Смотри, что ты сделал со мной, жестокий!

Калигула польщенно смеялся. Что бы ни сказала эта женщина, она не могла его обидеть, и он снова подумал, как ему повезло, что он встретил Пираллию.

— Все-таки я женюсь на тебе — всему Риму назло!

— А Лоллия Павлина?

— Я давно должен был с ней развестись, но она стала мне так безразлична, что я и думать забыл о своей жене.

— Пираллия Августа — почему бы и нет? Но у императрицы есть еще и обязанности, и я думаю, что не подхожу на эту роль. Я ведь только проститутка.

Но Калигулу уже занимали другие мысли, и он не слушал Пираллию.

— Мне нужен твой совет. Что бы ты сделала, если бы от тебя ожидали чего-нибудь необычного, удивительного… Не раздумывай долго, просто скажи, что первое придет в голову.

Пираллия откинулась на ложе и скрестила руки за головой.

— Меня содержал некоторое время один человек. Мы плыли из его имения на Сицилию… Когда мы на лодке переезжали из Региума в Мессану, он сказал: «Если бы у меня было много денег, я соединил бы оба берега огромным мостом». И это было бы действительно чем-то необыкновенным, удивительным.

— Огромный мост… — повторил Калигула в задумчивости. — Я соединю мои виллы в Бавли и Путеоли акведуком длиной в три мили, над морем… Да, я сделаю это! Но он будет не из камня или дерева — тогда придется слишком долго ждать, это будет мост из кораблей.

Корнелий Сабин не хотел лишаться комнаты у храма Артемиды, считая это дурным знаком, как если бы он совсем отказался от Елены.

Он по-прежнему нес службу в легионе, равнодушно, без внутреннего участия, но обязанности свои выполнял хорошо. Только в свободное время молодой трибун все чаще уединялся в своей комнате с кувшином вина.

Между тем в одиннадцатом легионе появился новый легат, молодой человек из римской семьи, который вел себя как самый настоящий император. В своей приветственной речи он сказал:

— При моем предшественнике, у которого, конечно, было немало заслуг, легион погряз в рутине. Я этого терпеть не собираюсь. Болезни, замещения и просьбы о дополнительном свободном времени — все, что выходит за рамки службы, — только с моего одобрения. Если наш божественный император задумает посетить провинции, перед ним должен предстать легион, которым он сможет гордиться, как мы гордимся нашим императором Гаем Юлием Цезарем Августом Германиком!

Сабин воспринимал энергичную речь как что-то далекое, не имеющее к нему отношения. Он тоже любил императора, о котором в легионе рассказывали много хорошего, пусть некоторые вещи и казались легионерам странными. Оказание императору при жизни божественных почестей было чем-то новым, но многие думали, что делается это для устрашения провинций, и поэтому принимали. Легионеры узнали, что в храмах Эфеса — даже великой Артемиды — теперь воздавали божественные почести и Калигуле в образе Юпитера.

Сабина все это не волновало. Он был занят проблемами, которые, как и положено безнадежно влюбленным, казались ему жизненно важными. Сослуживцы посоветовали ему поменьше пить, пока молодой легат не выпустит пыл, и Сабин послушался. Но на трезвую голову с удвоенной болью до его сознания дошло, что он навсегда потерял Елену. Навсегда! Навсегда! Трибун не мог проговаривать эти слова без слез. Он сам себя мучил, сожалел о Елене, одновременно чувствуя небывалую злость к Петрону, который благодаря Корнелию Сабину скоро станет отцом.

Шесть дней Сабин держался, а утром седьмого снова начал пить. Это был выходной день, и легат не мог воспрепятствовать трибуну проводить свободное от службы время по своему усмотрению.