Дикие пчелы - читать онлайн книгу. Автор: Иван Басаргин cтр.№ 79

Забегали, как и прежде, Шишканов и Коваль. Снова спорили, Шишканов говорил:

– Идет такое время, Макар Сидорович, что скоро нам сгодится и стар и мал. Потом не сторонись народа, а гоноши его вокруг себя. Каждый нам может сгодиться. Деньги куда девать? Большевикам. В нашу кассу это дело верное, вернется сторицей. Но народ не бросай.

– Да не торопи ты меня! – возмущался Макар. – Дай душе отойти. В дегте вымазали, в пере вываляли, дай душе роздых. Я не оставлю людей, буду с ними, с вами, но и вы поймите меня. Подживет в душе синяк, снова буду со всеми.

– Вертайся, но не делай так больше, как сделал с Хоминым. Это наш враг и враг сильный.

– Ладно тебе корить за Хомина-то.

Макар понимал, что он не прав, но не мог перешагнуть ту черту, что пролегла между ним и людьми. При встречах кланялся, но ни с кем не заговаривал. Тяжело было говорить. Взгляд стал колючим, подозрительным, не верил больше людям. Но пытался верить. Умер переселенец из бедняков. Пришел на похороны. Положил на стол сто рублей ассигнациями, тихо сказал:

– Вот вам на похороны и на житье. Теперича я уже не смогу его душу купить, отлетела в свои Палестины. Примите подаяние.

Поклонился и вышел. А вокруг шепотки, добрые и злые, всего вперемешку. Успел также Макар увидеть и слезы на чьих-то глазах. Знать, не все против Макара, не все верят злым наветам.

Пришла зима. Повалили снега, начали рядить тайгу в сказку. Не хотел Макар в тот год заниматься охотой: всего у него вдоволь, да и пушного зверя было мало в тайге. Белка откочевала, потому что был неурожай на кедровые орехи, желуди. Не стало колонков, потому что ушла мышь; за ними подались соболя к гольцам. Кабаны тоже ушли в районы, где есть желудь, орех, хвощи. Тайга опустела.

Осталась лишь кабарга. Спрос на кабарожий пупок был большой. Не усидел Макар – позвала тайга. Подправил изгороди; нарубил старых елей с мхом, чтобы на эту приманку шла кабарга, огородил их, в проходах поставил петли.

Кабарожка живет в ельниках и шеломайниках, зверь маленький, но чуткий – из берданы трудно добыть. Редко на глаза попадается, мелькнет тенью – и нет ее. Пасется ночами. Поэтому можно отлавливать только петлями.

Макар не брал на такую охоту Бурана. Мог попасть в петлю и погибнуть. Может быть, зря не брал. Буран бы узнал, что такое петли, и не пришлось бы ему спустя много лет гибнуть в одной из них…

– Ты, друже, не тоскуй. Мы с тобой еще побродим по тайге. Надо будет добыть кабана, парочку изюбров, чо же нам жить без мясного. Вот схожу нонче, а ужо завтра мы с тобой сбегаем на кабанов. Мало их здесь, но мы-то найдем. Это уж точно, – обещал охотник Бурану.

От кабарги Макар брал только пупок, тушки кабарожьи он бросал. Раньше вывозил их и отдавал ивайловцам, а сейчас не хотел. Однако старался положить тушки на видном месте, приметил, что кто-то из сельчан подбирал их. Хоть и не будет уважающий себя охотник есть кабарожье мясо – оно грубое и невкусное, но бедняки ели. Макар снимал за день пять-шесть кабарожек. Ругался, когда попадали в петлю самочки, ведь у них пупка нет – гибли зря. Словом, охота не из приятных.

Однажды Макар притомился и присел на валежину. Скоро зазнобило. Вспотел, пока брел по петлям. И вдруг, как это было при нападении барса, Макар спиной почувствовал чей-то взгляд. Сжался. Бурана нет рядом, помощи ждать неоткуда. Не успел оглянуться, как сзади раздался хриплый голос – навек запомнил его – голос Безродного:

– Ну вот, Макар Сидорыч, мы и встретились. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда сойдутся.

– Другого места для встречи не нашел.

– Узнал. Не поворачивайся, хочу тебе напоследок сказать несколько слов.

– Узнал – рысь всегда прыгает со спины, – спокойно ответил Макар, затылком чувствуя, что на него наведен ствол ружья. Лихорадочно думал: «Прыгнуть за куст? Поздно. Бердану бы сдернуть!» Рука медленно потянулась к поясу: там был заткнут револьвер – память Безродного. Носил его Макар на всякий случай.

– Снова ты кровно обидел меня, Сидорыч. Твоя листовка мне стоила тысячи рублей золотом.

– Немало. Но ведь и меня пойми, не могу я простить тебе душегубство, – все тем же ровным голосом отвечал Макар Безродному.

– Понимаю. Пытался встать на твое, добряка, место, понял, что таким куда труднее жить – все их трогает, обо всем они болеют душой. Вот ты хотел всех согреть, а они тебе – кукиш. Зря опорочил меня. Теперь мне года два в тайгу глаз не показывай. Затаиться придется. Где собака?

– Осенью кабан порвал, сдох, – соврал Макар.

– Боишься умирать?

– Со смертью я давно смирился. Но от тебя боюсь, поганый ты человек. От поганой руки принять смерть страшно, – говорил Макар, пытаясь оттянуть выстрел Безродного. В том, что он будет, не сомневался.

Макар коснулся рукой рукояти револьвера, резко дернул его на себя и через плечо на голос выстрелил. Но сам он уже не слышал выстрела. Упал лицом в снег, дернулся и затих.

Безродный схватился за раненое плечо, смачно выматерился, уронил винтовку в снег. Наклонился, с трудом поднял ее, закинул за плечо, покачиваясь от боли и сосущего страха, что упадет, замерзнет, если потеряет сознание, заспешил к коню, который стоял за ветром в распадке. Обернулся на Макара, еще раз ругнулся, вернулся к нему, вырвал из рук револьвер, побежал вниз по склону сопки.

Иной человек что снег: упал снежинкой с неба, смешался с другими, коротал холодную зиму с собратьями; пришло время, растаял, ушел в реки с вешними водами. Ушел без следа. Но другой может быть камнем-глыбой, что упала со скалы, и будет лежать сотни лет, врастать в землю, а пройдут годы, ее снова обмоют дожди, обдуют ветры, и глыба выйдет из земли. Гордая и непокорная…

Кто Макар? Снежинка или глыба? Не думал об этом убийца, когда добирался до коня. С трудом влез в седло и погнал своего Араба через тайгу.

Медленно, медленно падал с серого неба снег. Кружился, мельтешил, оседал на сопки. Безродный, истекая кровью, гнал коня к тракту. Несколько раз его чуть не выбросили из седла морозные сучья, тогда он хватался за луку седла, чтобы не выпасть. Раненая рука немела. Страх мутил глаза, сжимал сердце. И вот Араб вынес седока на дорогу. Безродный опустил поводья. Конь галопом помчался в сторону Каменки, минуя Ивайловку.

Падал и падал снег. В руке боль, в душе тоска. Безродный хотел жить. Нет, нет, он не думал о Макаре, хотел ли тот жить. Он думал только о себе. Да и как ему не жить, когда он стал хозяином Голубой долины. Листовка большевиков, донос Булавина – это всего лишь мелкие неприятности. Сам пристав, уездный голова и разная мелкота судейская ездили к нему на охоту. Неделями бражничали, уезжали домой с полными карманами денег. Деньги – мусор. Ассигнациями он мог бы свой двор выстелить. Правда, к золотым монетам питал уважение. Прятал их под семью замками. Деньги перестал доверять даже Груне. И тот, кто бражничал, и тот, кто совал мятые бумажки в карманы, разве посягнет на честь доброго купца?