Дикие пчелы - читать онлайн книгу. Автор: Иван Басаргин cтр.№ 109

Вспыхнул Мефодий, сжал кулачищи, но сдержался. Молча прикатил три бочки медовухи на полянку, и началась шумная и разухабистая пьянка. Упилась вся деревня. Потом мужики боролись. Любит русский мужик силой помериться, но Фотей всех положил на лопатки.

Фотей и Евсей Бережновы едва нашли своего брата. Вытряхнули его, голенького, из постели продажной девки, поставили на ноги, а Фотей так жамкнул брата, что у Степана глаза из орбит полезли.

– Так вот ты чем тута занят? Прелюбодействуешь! А что над нами творишь? Спасибо Алексею Сонину, встретили его дорогой, он нам на ухо шепнул, где тя искать. Прознай про то люди, то в лоскуты бы тебя порвали. Никто не пикни, а сам!.. – рычал зверем Фотей.

– Всю эту богадельню разнесем! – ревел Евсей. Вырвал прут из железной койки, связал его узлом и швырнул в угол. – Вот так же тебя свяжут. А ты брысь отселева! – рявкнул на чернявочку.

Степан лишь мычал, мотал головой, вяло отбивался от братьев.

– Так слушай, бежала баба Уляша с бабой Безродного. Грозились они всю правду о нас рассказать. За ними гнались твои двоедушники, но у них убили коней.

– Что?! – враз пришел в себя Бережнов. – Поймали утеклецов?

– Нет. Наши сторожат их на вокзале. Они уже билеты купили на поезд. Поезда ждут. Обе с винтовками.

– Та-ак! Подай одежду. Дьявол попутал, уф! Погодите, погодите. Вчерась я видел здесь Баулина, он шибко зол на Безродную. Грозил мне, ежли, мол, буду держать ее у себя, то натравит на нас власти. Он говорил, что Груня раз стреляла в своего муженька, Хомин помешал убить, но в прошлом годе она нашла его в тайге и там уханькала. Любой из сельчан Божьего Поля будто бы подтвердит, что она каждый день набивала руку, стреляла из нагана, винтовки. С этой ниточки и почнем. У Безродной десять тысяч ассигнациями и пять золотом. Скажем, что эти деньги она украла у Алексея Сонина.

– А как Сонин откажется?

– Не откажется. Оба были вместях, чуть что, я его поприжму.

– Но и он может тебя тем же поприжать? – усомнился Евсей.

– Кто ему поверит? А потом Грунька поделилась на Устина. Устин даже ее поминал во сне. Отобьет, и потеряет Сонин зятя. Сейчас ноги в руки и искать Баулина. Он на гостином дворе стоит. К дружку какому-то приехал. Я побегу в полицию и сделаю заявление. Стребую, чтобы задержали утеклецов. Скажите Баулину, что, мол, словили птичку с золотым пером. Враз клюнет. Молодцы, что сами меня нашли. Об этом ни слова. Дело сладкое, но сами знаете… Цыц – и баста! Рачкина сюда. Ты, Фотей, к нему побежишь. Все обскажешь, пусть бумаги заготовит для дела.

Баба Уляша сидела на узле с вещами и зорко посматривала на дверь. Чуяло сердце старой, что кто-то за ними пристально наблюдает. Груня навалилась на плечо названой мамы, сон видела, будто идет к ней Федька Козин, тянет руки, зовет обратно. Но на пути его встал Устин, грозит своим винчестером. На Устина сверху упал огромный орел, схватил Устина и унес в сопки.

Показалось бабе Уляше, что она видела за окном бороду Степана Бережнова. Руки сжали винтовку. Достала патрон. Нет, баба Уляша живьем в руки не дастся, схватит Бережнов – убьет ее. А жить-то осталось… Прикроет собой негаданную дочку. Распахнулась дверь, ворвался морозный пар, а с паром ввалились в вокзальчик Исак Лагутин, Мефодий Журавлев, Венедикт Бережнов и сам голова – Степан Бережнов, с ними два полицейских. Идут на бабу Уляшу. Та чуть прикрыла глаза, будто спит.

Полицейский положил ей руку на плечо. Баба Уляша вскочила, закричала:

– Груша, убегай! Я их осажу! – вскинула винтовку, но кто-то снизу ударил ей по винтовке, грохнул выстрел, пуля тесанула по потолку, посыпалась известковая крошка. Скрутили. Звякнули наручники.

Груня вскочила с узла, сунула руки в карман, отпрыгнула к стене, выставила вперед браунинг, подарок пристава Баулина. А тут и сам Баулин ворвался.

– Вот она, убивица купца Безродного! Вяжите ее! Попалась, воровка! Теперь я с тобой рассчитаюсь!

Погорячился Баулин, незачем было ему говорить эти слова. Много раз смерть обходила его. Много…

Баулин рвал револьвер из кобуры, но не мог вырвать. Злая усмешка скользнула по лицу Груни. Она медленно подняла браунинг, плавно нажала на спуск, хлопнул выстрел. Баулин качнулся и начал оседать. Тонкая струя крови брызнула из головы. Упал. Затих. И полицейские и староверы тоже замерли. Боялись пошевельнуться. Голос Груни заставил их вздрогнуть:

– Вот еще одним бандитом стало меньше на земле. Возьмите мой браунинг. Отпустите маму Уляшу. Я сдаюсь.

Все обернулись к бабе Уляше. Она лежала на узлах, будто прикорнула на чуток. Была мертва. Не выдержало изношенное сердце, остановилось в страхе за свою названую дочь. Потянулись мужики к шапкам. Замерли перед бабой Уляшей. Про Баулина и забыли – надо ли помнить о таком человеке? Баба Уляша своей была. Умерла, унесла с собой многие тайны братии. Царство ей небесное.

Груню втолкнули в общую камеру, битком набитую проститутками, воровками, аферистками. Все они грязны, завшивлены, косматы. Спертый запах от людского пота и параши. Не продохнуть. А Груня, свежая с мороза, чистая, нарядная, остановилась посредине камеры деревянной спасской тюрьмы. Зашумел, заворошился вшивый клубок арестанток, они начали спрыгивать с нар, окружать Груню. Одна тронула колонковую шубку – хороша! Такой шубке на барахолке цена тысяча рублей. Другая потянула за конец пуховой шали – мягкая, теплая, ей тоже цена немалая. Третья наклонилась, тронула грязной рукой расписные пимы. Эко вырядилась, будто не в тюрьму собралась, а на свадьбу.

Груня застыла. Все еще перед глазами стояла баба Уляша, которую унесли и положили в розвальни. И эти страшные, оскаленные морды полицейских, Степана Бережнова. Ее толкали, вели по улице. Малышня сопровождала этот конвой и кричала: «Убивицу ведут, воровку поймали!»

В глазах потемнело, под сердцем сдавило, сперло дыхание. И даже когда кто-то снял с нее колонковую шубку, сдернул шаль, Груня все еще не пришла в себя. Но вот ее толкнули в грудь, посадили на нары и начали стягивать пимы. Очнулась, спал тяжкий сон, напряглась и увидела этот грязный ком людей: они визжали, царапались, рвались к Груне. Спешили раздеть ее донага. Груня пнула арестантку, снимавшую с нее пимы, в угол. Тихо, но с каким-то страшным шипением сказала:

– Отойдите, бабы, я только что пролила чужую кровь, могу еще пролить. А ну, грязные собаки, подайте мне сюда шубку, шаль, чтой-то холодновато у вас! – опалила арестанток огненным взглядом.

– Ну ты, шалава, не гундось! – Криворотая проститутка выхватила короткий кинжальчик из халата.

Груня спокойно посмотрела на криворотую, ответила:

– А ну подай-ка мне кинжальчик сюда! Ну! – двинулась на криворотую, и та сдалась.

– Это какая-то психопатка. – Легла криворотая на нары.

Раздался стук в стену, кто-то подавал таинственные сигналы. Одна из воровок их вслух переводила:

– «В первой камере сидит Груня Безродная. Она убила на вокзале пристава Баулина, самого преподлейшего человека. Кто тронет Груню, тот будет иметь дело с Кузей. Тебе, Сашка Кривой Рот, приказываю охранять и оберегать Безродную, или я тебе сверну еще и шею набок. Поняла?»