Сказание о Старом Урале - читать онлайн книгу. Автор: Павел Северный cтр.№ 82

– К чему прислушиваешься, Досифей? – спросил Строганов, заметив, что воевода приподнял шапку.

– Лицо потер. Стынет без бороды... Эх, опять в сугроб попали.

Конь Строганова поводил ушами и фыркал. Семен наклонился потрепать его по шее.

Вдруг ближайший к Строганову всадник повалился с коня. Кто-то отчаянно крикнул:

– Берегись! Стрелой убило.

Тотчас с певучим свистом прилетели еще стрелы. Конь Строганова вздыбился. Семен ощутил сзади сильный удар и резкую боль в спине. Он услышал крик Досифея:

– Гони!

Строганов охватил конскую шею, прижался к ней. Боль в спине жгла каленым железом. Конь скакал всхрапывая. Чтобы держаться, Строганов обмотал вокруг кулака клок конской гривы.

Скакавший рядом Досифей то и дело спрашивал о чем-то раненого Строганова, но тот уже не понимал вопросов и отвечать не мог. Последним ощущением его был горький вкус, будто вместо слюны во рту набирался уксус...

Невдалеке от городских ворот Семен Строганов, уже теряя сознание, сполз с коня, но протащился за ним еще несколько сажен по снегу, так и не разжав кулака, прихватившего прядь конской гривы.

В воеводской избе, на тюфяке, стащенном с постели, глухо стонет Семен Строганов.

Горит много свечей. Над раненым склонился вогульский знахарь Паленый Пенек. Острым ножом распороты на спине кафтан и нательное белье. Могучая спина Строганова оголена, торчит из нее глубоко впившаяся стрела... На хвосте – глухариное оперенье. Серафима не может смотреть на кровь, прикрыла глаза рукой. Когда раненый вскрикнул, Серафима отняла руку, увидела в руках знахаря стрелу. Знахарь пробормотал в страхе:

– Травленная. Опять сок корня! Значит, помочь нельзя!

Умирающего переложили на постель. В течение двух суток он то обретал, то снова терял сознание...

Теперь у ложа сменяются или сидят вместе все члены семьи Строгановых, нет только не успевшего прибыть с Камы Никиты. Вокруг избы в морозной мути рассвета толпятся горожане. Они уже знают, что хозяину не быть в живых.

Утром боль как будто притаилась, притихла, и Семену полегчало. Он стал узнавать сидевших. Вскоре сквозь оконную слюду в избу проникло зимнее солнце. После полудня осталась в горнице одна Катерина. Растрепались ее поседевшие волосы. Куталась в шаль, усталая от бессонных ночей. Задремала сидя.

Очнулась она от неожиданно громкого голоса в соседней горнице. Вскочила унять крикуна. В дверях столкнулась с каким-то приезжим, в шубе и шапке, с обледенелой бородой. Думала, Никита. Да нет, оказывается, не он. Пришелец стащил с головы мохнатую шапку...

– Спиря!

Это имя дошло до раненого. Он нетерпеливо приподнялся на локтях и позвал:

– Где, где Спиря?

Гость уже знал о несчастье. Строганов ловил ртом воздух, но между вздохами спрашивал:

– Жив? Спиря жив? А остальные?

– Живехоньки, хозяин... С тобой-то, слава тебе, господи, свидеться успел!

– Ермак? Дружина? С ними что?

– Покорили Кучума.

– Что?

– Покорилось московскому царю Сибирское царстве!

Строганову будто влили в жилы новую кровь. Он забыл и про боль, и про свой приговор. Еще минуту назад почти недвижимый, он будто враз проснулся от тяжелого сна, понатужился и сел.

– Стало быть, конец злобе ханской и всем присным Кучумовым? Писать тотчас же грамоту царю Ивану. Писцов ко мне, Максима, воевод. Никита где? Нельзя медлить с такой великой радостью!

– Хозяин!

– Ну, чего запнулся, Спиря? Всякое слово твое мне теперь в радость.

– Царю грамоту писать не трудись. Ермак сам своим именем ее отписал тридцатого октября, на другой день, как Кучум покорился.

– Постой. Погоди. Неужли не ослышался?

– Говорю тебе: Ермакову грамоту царю повез на Москву сотник Иван Кольцо по старой Волчьей тропе. Окольным путем, мимо тебя. За неделю до последней битвы с Кучумом на Иртыше-реке меня Иван Кольцо связать велел, как пленного держал... Еле вырвался.

– А Ермак знал про это?

Но Спириного ответа Строганов уже не услышал. Откинулся назад, покрылся смертной испариной. Катерина прислушалась к шепоту умирающего, еле уловила:

– Неужто отступил? Забыл свое обещание у Студеного озера?..

– Бредит опять! – в отчаянии заплакала Катерина.

Прибежали Максим, Серафима, Досифей...

Семен Строганов широко открыл глаза, обвел всех ясным взглядом и сказал внятно:

– Не брежу я, Катя. Про что говорил, то, окромя меня, русская земля знает.

Неожиданным рывком Строганов встал на ноги. Шатаясь, сделал несколько шагов, схватил скамью и с размаху ударил ею по печи. От страшного удара разлетелись в стороны расколотые изразцы, а скамья переломилась.

Максим и Досифей подхватили его, а он кричал:

– Отступил! От крепкого слова отступил!

Строганова уложили в постель. Он затих, а через минуту внятно сказал:

– Анюту кликните. Анюту! Песню послушать хочу. Пой, Анюта, про клятву нарушенную, разбойную...

На закате, когда по чусовским просторам гуляла буранная метель, Семен Строганов еще дышал. Он лежал в белой рубахе под образами и будто еще кого-то искал глазами.

За окнами крутили снежные вихри. Непроглядный снежный туман стер границу меж небесами и землей. На разные голоса, с визгами и всхлипами, плакался ветер вокруг воеводской избы. Колючим снегом скреб бревна, будто оттирал их дресвой.

Монахиня Ксения сквозь эту метель добралась до городка.

Умирающий чаще бредил. Могучее тело все еще боролось за право на жизнь.

– Царь! Иван Васильевич! Строганов перед тобой. Неужли не признал? Стрела отравленная меня порешила. Тридцать шесть простых мимо. А эта по счету тридцать седьмая, тридцать седьмая... Отравленная... Максим, сними у меня с пальца царское кольцо. Сестре Ксении отдай. Слышишь меня, Ксения?

– Слышу, Семен Аникьевич.

– Завтра же в проруби, против городка, утопи. Царь так велел.

Максим послушно снял с руки Строганова кольцо и отдал монахине.

– Царь! Всея Руси царь!.. Кони ржут. Бегут, от волчьих зубов спасаясь. Третье татарское царство тебе, царь, покорилось. Не носить боле Руси ханского ярма. Дружина Ермакова Кучума одолела. На веки веков он Русь за Камень увел... Охота мне на новое царство Руси Великой глянуть. Иванко, ладь мне стружок...

Строганов говорил все реже, неразборчивее. В покое никто не смел проронить слово. И нельзя было различить, кто всхлипывает – люди или ветер за стеной.

Снова Семен открыл глаза. Подозвал Анюту:

– Не плачь! Никто не посмеет тебя обидеть. Еще батюшку заботой оберегала. Жемчугом забавлялась... И за моей старостью приглядывала. Все ей до смерти, как всем Строгановым. Равна она вам всем. Слышите? Из могилы достану ее обидчика. Серафима! Не вижу тебя. Сажа в глазах. Окна растворите. Черемуха ноне шибко разгульно цветет... Катерина, моими глазами гляди за всем строгановским. Иду к тебе, батюшка! Поддержи меня, Спиря. Падаю, Спиря, из седла падаю...