Сказание о Старом Урале - читать онлайн книгу. Автор: Павел Северный cтр.№ 77

– Максим!

– Дядя где?

– Спит.

– Тащи огонь в горницу.

Максим растормошил спящего Строганова.

– Дядя Семен!

– Максим! Воротился?

– Изничтожили кочевников. Мурзу пленили.

– Вымок-то как! Все сказывай разом.

– Поглядел бы, дядя, что с чужаками сотворилось, как начали из пищалей палить! Про главное скажу. Под вечер на второй день мы орду в лесах настигли. Скопом уходила и на ночной роздых стала станом у Лебединого озера. На рассвете по свистку Ермака битву начали. Врукопашную пришлые вогуличи бились недолго. Только татары насмерть дрались, в озеро их загнали...

– Гонца чего не слали?

– Ермак не велел тебя тревожить. Сами, говорит, скажем, когда явимся домой.

– Дьяволы! Сколько тревоги пережил. Мурзу кто да кто полонил?

– Сотник Дитятко со своей ватагой. Поутру взглянешь на пленника. Злющий старикан.

В горницу, вся в слезах, вбежала Серафима. Анюта сбегала за ней по соседству.

– Сыночек мой!

– Да чего ты, матушка! Как видишь, жив.

– А руки и лицо-то в крови?

– О сучья в лесу оцарапался.

– Дай, Анюта, рушник с водицей, помыть надо раны.

– Экая ты суматошная! Нет у меня никаких ран. Причитаете обе надо мной, как над годовалым мальчонкой!

Вошел Досифей, довольно оглядел Максима, поклонился ему:

– Вот теперь, Максим Яковлевич, признаю в тебе Строганова. Всяк муж на Руси после первой битвы по-новому жить начинает...

Уже на рассвете, несмотря на дождь, люди прибежали к реке, ждали стругов с дружинниками Ермака. Когда струги показались из-за Щучьего мыса, толпы людей под колокольный звон повалили глазеть на ратников и пленных. На стругах пели:

Эй, вы думайте, братцы, вы подумайте,

И меня, Ермака, братцы, послушайте...

Прокатилась над рекой перепевная команда:

– Суши весла!

Глубоко зарывались в воду струги, до отказа наполненные дружинниками и пленными. Ермак спрыгнул на берег, умолкла песня, стихли крики на берегу. Но тишина длилась недолго. Толпа хлынула к стругам. Десятки рук подхватили атамана, понесли к воротам городка. Ликование волнами катилось по городу. На крыльце воеводской избы стояли Строгановы со старожилами Чусовой. Толпа по-прежнему несла Ермака над головами и лишь у самого крыльца поставила его на землю. Катерина сошла с крыльца с хлебом-солью. Ермак отвесил поклон и трижды облобызался с нею. Народ услышал слова Семена Строганова:

– Спасибо тебе, Ермак Тимофеевич, за одоление ворогов!

Уже давно прошел полдень, а колокольный звон, молебны и шум радости в городке на затихали. Народ уже насмотрелся на пленных, на татарского мурзу Бегбелия Агтакова. Иные рассказчики лихо хвастались; известное дело: из похода – и лекарь воевода.

В трапезной воеводской избы стол заставлен чарами и жбанами с хмельным питьем. На скамьях Семен, Максим, Ермак, удалые сотники, тут же и Досифей, Иванко и Спиря. Пред Семеном Строгановым на столе положены трофеи – шлем и сабля полоненного разбойника-мурзы.

– Сколько мурза вогуличей пелымских и татар на Чусовую приводил? – спросил Ермака Семен.

– Не меньше семи сот.

– Много ли в полон взяли?

– Триста семьдесят три головы.

– А своих потеряли?

– Шестнадцать приказали долго жить. Покалеченных многовато, но поправиться должны все. Наш брат живуч, хозяин!

Строганов с удовольствием окинул взглядом сидящих за столом.

– Как на подбор молодцы! Спасибо, мужики. Кто мурзу полонил, пусть встанет во весь рост.

Никто из сотников не пошевелился.

– Оглох, что ли, Дитятко? Вставай! – сказал Ермак.

Огромный сотник Дитятко встал, покачал головой и сказал хмуро:

– Пусть и еще кое-кто встанет. Не я один мурзу взял. Непривычно мне одному славу в карман класть.

– На кого намекаешь? – засмеялся Строганов.

– С Максимом Яковлевичем вместях были.

– Тогда вставай и ты, Максим. Слово скажу вам обоим. Я, Семен Строганов, не царь, чтобы шубами со своего плеча одаривать. Ты, Дитятко, возьми саблю татарскую, а тебе, Максим, шлем этот серебряный памятью о битве останется. Вместе брали мурзу – пополам и добыча! Покажи нам татарина, Дитятко.

Ратники ввели в трапезную пленного мурзу. Сидевшие за столом привстали, чтобы лучше видеть Бегбелия.

В дорогом малиновом халате, отороченном мехом, но во многих местах порванном, стоял сухопарый старик. На склоненном морщинистом лбу – полоса сизого сабельного шрама. С жидкой седой бородкой спутались концы отвислых усов.

Строганов жестом пригласил пленника к столу. Тот сердито отмахнулся. Семен сказал по-татарски:

– Сухой, но жилы на костях крепкие. Быком в землю уперся. Не глянется ему у нас эдаким гостем быть. По-иному обещал Кучуму со мной обойтись, да вот на колени стать пришлось. Подыми голову, мурза. Хочу взглянуть на тебя.

У татарина злость в слезящихся глазах. Зубы стиснуты. Выпрямился, у всех на глазах будто выше стал.

– Не нравлюсь тебе? Уж какой есть. Посмел племена подвластные на мои земли привести ради славы Кучумовой. Вогуличей поднял? Остяков на Русь натравил? Значит, татар своих бережете до поры, когда надеетесь камские земли зорить огнем да конскими копытами топтать?

С брезгливой гримасой старик пленник прошипел сквозь стиснутые зубы:

– Меня побил? Кучум тебя за это убьет! Великий хан кровь твою в чашу сольет и выпьет за победу над Москвой.

– Горячая во мне кровь, мурза. Кучум язык обожжет!

Кругом засмеялись. Мурза закричал:

– Убей меня, Строганов!

– Чего захотел! Полоненных ворогов русские не убивают. Милосердие русской душе свойственно, в нем великая сила нашего народа...

На скошенных чусовских лугах стояли стога душистого сена. Рассветные и закатные ветры стали студеными, шершавили рябью речную гладь. Под воронье карканье осень только начинала прошивать летние покровы золотой ниткой. Синька крапинами виднелась на листве осин. На болотах жухла осока, а камыши терлись друг о друга с таким звуком, будто нож о нож точат. Окраска хвои потемнела. Август 1581 года подходил к концу...

Горница Серафимы в воеводской избе тесно заставлена шкафами и сундуками, навезенными из Москвы. Пол – в коврах и звериных шкурах, у печи – кровать под парчовым пологом. Привезла из Москвы кресло Якова заморской поладки с инкрустацией из кости. Развешаны по стенам, свисают с потолка пучки мяты, ромашки и целебных трав: запах в горнице, как на сеновале. Сквозь желтоватую оконную слюду просачивается свет хмурого осеннего дня. У Серафимы нерадостный разговор с деверем и сыном; глаза ее в слезах, но голос тверд. В словах непреложное и беспеременное решение.