– Какого Чингисхана он вспоминает? – сказал Джелаль эд-Дин.
Али-Джан перевел вопрос. Пленный воскликнул:
– Кто не знает Темучина Чингисхана! Я ушел от него. Он не прощает тем, кто осмеливается стоять перед ним, не согнув рабски спину! Он мстит непокорным, он преследует тех, кто когда-либо боролся с ним, и вырезывает весь род его до последнего младенца.
– Кто же ты? Почему ты так смело говоришь против Чингисхана?
– Я вольный мерген,
[66]
Гуркан-багатур. Я сам себе хан, сам себе нукер-дружинник
[67]
и я бросил войско Чингисхана, потому что этот кислолицый старик приказал переломить хребты моему отцу и брату, потому что краснобородый каган забирает самых прекрасных девушек и делает их своими рабынями, потому что он не терпит на всей земле никакой другой воли, кроме его каганской воли. Я уеду до конца вселенной, где живут одни звери и такие же свободные охотники, как я, и буду жить там, в пустыне, куда не доберутся нукеры злобного Чингисхана.
– Где же теперь Чингисхан? Что он готовит? – спросил Джелаль эд-Дин.
– Теперь царство Чингисхана похоже на озеро, переполненное водой, которое едва сдерживается плотиной. Чингисхан стоит наготове, а все его воины отточили мечи и ждут только приказа обрушиться на западные страны. Они примчатся сюда разграбить ваши земли.
– Мы оставим этого молодца жить здесь, с нами, – сказал Тимур-Мелик. – Он женится на туркменке, поставит свою юрту в кочевье бесстрашного Кара-Кончара и будет свободным мергеном-охотником бродить по Каракумам.
– Но кто такой Чингисхан? – спросил Джелаль эд-Дин. – Меня беспокоят эти речи. Надо все разузнать о нем.
– Прости меня, светлейший хан, – сказал, вставая, Тимур-Мелик. – Я должен поехать в диван-арз вместе с этим пленным. Я все выпытаю у него об этом наглеце Чингисхане.
– Прости и меня, светлейший хозяин, – сказал Али-Джан. – Мои джигиты насытились твоим сладким достарханом, а кони получили обильный корм. Теперь душа наша радуется, испытав блаженство. Разреши и нам тронуться дальше и отвезти этого окаянного язычника в Гургандж, в крепость.
– Хош! (Ладно!) – ответил Джелаль эд-Дин. – Гулям, выдай джигиту новую баранью шубу.
Али-Джан низко поклонился и сказал:
– Птице – полет, гостям – салям, хозяину – почет, а джигиту – дорога!
Часть третья
Битва при реке Иргизе
Глава первая
Поход в кипчакскую степь
Афрасиаб воскликнул: «Я иду в поход! Покрасьте хенной
[68]
хвост моего коня!»
Из древней персидской песни
Хорезм-шах Мухаммед примчался из Гурганджа в Самарканд, полный ярости. Он решил беспощадно отомстить своему зятю Осману и жителям, которые осмелились поднять меч против своего шаха.
Мухаммед осадил город, объявив, что за неповиновение вырежет всех до последнего младенца и перебьет даже иностранцев. Долго бились самаркандцы, загородив бревнами узкие улицы, наконец хан Осман явился к хорезм-шаху с просьбой о помиловании города. Осман предстал перед Мухаммедом, держа в руках меч и кусок белой ткани для савана, выражая этим полную покорность и готовность быть казненным этим мечом.
Хорезм-шах смягчился при виде зятя Османа, упавшего перед ним лицом на землю, и согласился простить его. Когда город сдался, к шаху вернулась его дочь Хан-Султан, которая храбро защищалась в крепости, осажденной мятежниками. Она не захотела простить мужа и потребовала его смерти. Ночью Осман был казнен. Перебили также и всех его родственников вместе с детьми, так что прекратился древний род Караханидов,
[69]
правителей Самарканда.
Кипчакские ханы, прибывшие вместе с хорезм-шахом, свирепо расправлялись с населением Самарканда. Они уничтожили более десяти тысяч жителей и хотели продолжать резню и грабеж города, но вмешалась хотя и жестокая, но осторожная шахиня-мать Туркан-Хатун и уговорила кипчакских ханов прекратить бойню.
После этого Самарканд сделался столицей хорезм-шаха. Он приступил к постройке большого дворца.
Кипчакские ханы потребовали от хорезм-шаха, чтобы он повел свое войско в их степи разгромить прибывшее из восточных пустынь татарское племя меркитов,
[70]
потеснивших кипчакские кочевья. Шах отговаривался государственными заботами и постройкой дворца. Тогда его мать, Туркан-Хатун, обратилась к нему с той же просьбой.
Как старая орлица на вершине скалы в недоступном гнезде оберегает своих голошеих детенышей, впиваясь зорким оком далеко в степь, так и Туркан-Хатун, коварнейшая и осторожнейшая из женщин, оберегала престол шахский от опасных мятежей всегда недовольного населения, от измен и предательства коварных ханов и их тайных покушений. В минуту опасности она направляла из своего мрачного недоступного дворца в Гургандже преданные ей кипчакские отряды, чтобы растерзать всякого, кто осмелился поднять руку на величие ее сына, хорезм-шаха непобедимого. Поэтому мог ли хорезм-шах не внять призыву осторожной матери?
Ранней весной следующего года Мухаммед прибыл в Гургандж и оттуда во главе большого конного войска двинулся в поход. Десять отрядов выступали из города в течение десяти дней. В каждом отряде насчитывалось по шести тысяч всадников. Запасные навьюченные кони везли ячмень, пшено, рис, масло и бурдюки с кумысом.
Хорезм-шах любил блеск войны, гул и грохот боевых барабанов, хриплый вой боевых труб, призывающих в поход. Впереди десятков тысяч всадников скакал широкогрудый гнедой конь, взмахивая выкрашенным в алый цвет хвостом. На коне блистала золотая сбруя, горели самоцветные камни и на ногах звенели серебряные бубенцы. Кто в Хорезме не знал гнедого коня с чернобородым всадником в белоснежном тюрбане, увитом алмазными нитями!
Этот всадник – защита ислама, столп правоверия, гроза язычников – посылал молнии своей воли и гнева самому халифу багдадскому Насиру, потомку пророка. Этот всадник – хорезм-шах Алла эд-Дин Мухаммед, раздвинувший пределы своего царства до тех пустынь, куда не заходил сам Искендер-Руми, непобедимый завоеватель вселенной.