Рэгтайм - читать онлайн книгу. Автор: Эдгар Доктороу cтр.№ 38

Тем временем газеты без устали убеждали власти поднять из пруда «модель-Т». Возможно, и даже скорее всего, они жаждали новых снимков. Наконец, к пруду привезли кран, и автомобиль явился на поверхность как чудовищный артефакт. Грязь бородищей текла с него, вода и слизь лились с крыши. Он был перенесен на берег и оставлен там для всеобщего обозрения.

В этом деле у властей, однако, случился прокол. «Форд» стоял на берегу как осязаемое доказательство обиды черного автомобилиста. Изуродованный и оскверненный, он оскорблял своим видом всякого, знающего толк в технике, любящего машины, а таких в Америке немало. Разобравшись в этом, мэр и Совет старейшин выпустили новую серию обвинений в адрес цветного маньяка, где говорилось, что любые переговоры, кроме решительного требования полной капитуляции, будут означать любезное приглашение каждому ренегату, радикалу и негру издеваться над законом и плевать на американский флаг.

Между тем, если бы у кого-нибудь сейчас и возникла идея вступить в переговоры с Колхаусом — а она ни у кого не возникала, — никто не знал бы, как с ним связаться. Убийца не объявил, сколько времени он отпустил городу до следующей атаки. Газета «Уорлд» наняла психиатров, и те, проанализировав второе письмо Колхауса, пришли к заключению, что оно свидетельствует об умственном расстройстве и что любые переговоры с человеком, именующим себя «Президентом Временного правительства Америки», были бы трагической ошибкой.

И все-таки одна практическая и очень веская идея набирала силу в Нью-Рошелл. Все классы общества требовали изгнания Уилли Конклина. Некоторые раздраженные граждане по этому поводу вступили даже с ним в прямой контакт. Брандмейстер приволок в полицейскую штаб-квартиру несколько анонимных писем, в которых авторы предлагали ему начать немедленно паковаться, а буде он не сделает этого, они, авторы, возьмут на себя работу Колхауса Уокера. Как и все без исключения шаги Конклина, предъявление этих писем в полицию было ошибкой. Они отнюдь не вызвали к нему сочувствия, как он надеялся, напротив: полиция стала обдумывать, как бы осуществить эту плодотворную идейку на деле. С самого начала Конклин не способен был понять, почему все люди с белой кожей не чувствуют к нему глубочайшего восхищения. Чем более непопулярным он становился, тем более жалким было его замешательство. Ничтожный малый не мог даже уразуметь, что в требовании публики кроется не только желание разрядить ситуацию, но и возможность для него самого спасти свою шкуру. Он чувствовал себя мучеником и винил во всем «негролюбов», хотя они теперь как будто составляли полностью все население города. Он напивался до оцепенения и тупо жаловался окружающим. Тем временем его супружница готовилась к отъезду.

Так, хотя никто, собственно говоря, не овладел ситуацией и все — муниципалитет, полиция, милиция штата, граждане, — все чувствовали свою уязвимость перед лицом черных герильеров, тем не менее две вещи были сделаны при кажущемся единодушии: «модель-Т» была поднята на поверхность — раз; обе местные газеты дали огромнейшие заголовки о том, что семья Конклина отчалила и укрылась в Нью-Йорке, — два. При желании Колхаус Уокер мог воспринять это как намек на возможность переговоров. Конечно, никаких уступок не было сделано, улицы по-прежнему кишели вооруженной стражей, но ситуация все-таки изменилась. Пусть он сожжет теперь всю метрополию Нью-Йорка, говорила одна передовица, или поймет, что любой человек, который берет закон в свои руки, выступает против цивилизованного и исполненного решимости народа и позорит ту самую справедливость, которую он хочет установить силой.

По контрасту с происходившим отъезд семьи прошел совершенно незамеченным. Отец организовал отправку багажа — пары огромных плетеных сундуков, шкафа для костюмов, комода с медными углами, нескольких чемоданов и шляпных коробок, — и в один из дней, с первыми лучами рассвета, они покинули Нью-Рошелл. Тем же утром в Нью-Йорке на Пенсильванском вокзале они сделали пересадку на поезд в Атлантик-Сити. Вокзал был построен по проекту фирмы Стэнфорда Уайта и Чарльза Маккима. Каменные колоннады фасада, смоделированного по образцу римских бань Каракаллы, распространялись от 31-й до 33-й улиц и от Седьмой до Восьмой авеню. Носильщики выкатили на кресле Дедушку. Мать была с ног до головы в белом ансамбле. Прачка несла Сариного бэби. Вокзал внутри был столь огромен, что говор толпы казался лишь глухим бормотанием. Малыш смотрел на потолок, на своды зеленого стекла, на арки, поддерживаемые стальными ребрами и стройными стальными колоннами. Свет, идущий через крышу, напоминал мягкую кристаллическую пыль. Спускаясь к перронам, Малыш смотрел во все глаза и видел на огромном пространстве впряженные уже локомотивы, в нетерпении, среди пара, криков, звона колоколов, ожидавшие, когда их выпустят на свободу, в город.

А где же был Младший Братец? Его отсутствие, последовавшее за столь страстной защитой Колхауса, никого не озадачило. В доме привыкли к его болезненному нраву. Он появлялся периодически на фабрике флагов и фейерверков и никогда не забывал получить жалованье. При отъезде семьи он однако не присутствовал, и Мать оставила ему записку в холле. Записка эта так и не была распечатана.

Спустя несколько дней после атаки на «Эмеральдовский движок» Младший Брат приехал в Гарлем, в похоронное бюро, откуда отправилась в последний путь Сара. У дверей его встретил владелец. «Я бы очень хотел поговорить с мистером Колхаусом Уокером, — сказал Младший Брат. — Я буду ждать каждый вечер под аркадой „Манхэттен-казино“, пока он не убедится, что может принять меня без опаски». Могильщик выслушал его равнодушно и не выказал ни сном ни духом, что понимает, о чем идет речь. Тем не менее молодой человек занял свою позицию у «Казино» и каждый вечер теперь стоял там, выдерживая взгляды черных хозяев заведения и провожая глазами грохочущие поезда надземки. Погода была теплая, и после начала концерта двери в театре открывались, и тогда можно было услышать синкопированную музыку Джима Европы и аплодисменты зрителей. Разумеется, Колхаус оставил свою работу и съехал с квартиры, так что для полиции он как бы вроде и не существовал вовсе.

На четвертую ночь его бдения к нему приблизился хорошо одетый цветной юноша и попросил «дайм», то есть двадцать пять центов. Не выказывая удивления тем, что столь благополучный молодой господин клянчит монетки, МБМ покопался в карманах и извлек просимое. Парень улыбнулся и сказал, что у него там, кажется, в карманах масса мелочи — не может ли мистер добыть еще четвертак? Младший Брат посмотрел ему в глаза и увидел там внимательнейшую оценку, взгляд человека, облеченного властью принимать решения.

На следующий вечер МБМ уже ждал этого юношу, но не дождался. Однако он чувствовал, что кто-то следит за ним, и, когда публика вошла в театр, увидел другого черного юношу, одетого, как и первый, в костюм и галстук, с «дерби» на голове. Юноша пошел прочь, и МБМ импульсивно последовал за ним. Он долго шел за ним вдоль рядов замызганных домов, через перекрестки, мощенные кирпичом, за угол, за угол, еще раз за угол. Он был уверен, что некоторые места они проходили по нескольку раз. Наконец, на какой-то тихой улице юноша скрылся за цокольной дверью кирпичного дома. Дверь осталась открытой. МБМ вошел внутрь, открыл еще одну дверь и увидел прямо перед собой Колхауса Уокера, восседающего за столом со скрещенными на груди руками. Вокруг него словно стража стояли несколько негритянских юношей, одетых в его благопристойной манере — отутюженный костюм, чистый воротничок, галстук, булавка. Младший Брат сразу узнал среди них двоих — вчерашнего, попросившего монету, и сегодняшнего. Дверь за ним закрылась. «Что вам угодно?» — спросил Колхаус. Младший Брат был готов к этому вопросу. Он составил в уме целое заявление о справедливости, цивилизации, о праве каждого человеческого существа на достойную жизнь. Увы, он все это позабыл. «Я умею делать бомбы, — сказал он. — Я знаю, как взрывать».