Беллона - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Брусникин cтр.№ 82

Всякий раз, видя ее после разлуки, даже самой короткой, Девлет поражался несовершенству своей зрительной памяти. Наяву Иноземцова неизменно оказывалась еще красивей, чем ему помнилась, а уж он, казалось бы, изучил ее лицо до мельчайшей черточки.

— …Да, отправляюсь, — ответил он после заминки, понадобившейся, чтобы справиться с сердцебиением (это тоже случалось каждый раз). — Есть небольшое дело…

— Как у вас бесприютно. — Она осмотрелась. — Зачем вы отдали мне все ковры? Я велю половину принести сюда. Нет, в самом деле, какая-то монашеская келья. Это ваша сабля? А это что? То есть кто?

Он молчал, взволнованный ее близостью и тем, что она касается предметов, которые составляют часть его жизни. Отныне к каждому из них он будет относиться бережно.

— Фотографическая карточка. Я сделал ее год назад, по пути в Севастополь. Думал удивить мать. Она в своей глуши этакого чуда не видывала. Но из-за осады портрет доставили только теперь. Мои родные из Крыма давно уехали. Собираюсь послать им по почте.

— Боже мой, — прошептала Иноземцова. — А я и не узнала. Я вас таким не видела… Какой вы были красивый!

Он улыбнулся, до боли сжав за спиною кулак.

— Говорят, шрамы украшают мужчину. С этой точки зрения моя внешность от войны сильно выиграла.

Но она не поддержала шутки и, кажется, даже не расслышала.

— Мерзость, мерзость… — пробормотала Агриппина Львовна. — Убивают, калечат… А мать вас видела после… этого?

Спросила — и сама испугалась.

— Ой, простите! Я не должна была…

— Слава Аллаху, мать меня таким не видела. — Внезапно, будто о чем-то давно решенном, он сказал. — И не увидит. Ежели останусь жив, сделаю небольшую операцию и стану таким же, как прежде. В мирное время пугать честной народ моей нынешней рожей было бы негуманно.

Иноземцова внимательно посмотрела на его лицо. Девлет изо всех сил постарался сохранить улыбку, но давалось это нелегко.

— Разве что ради матери… Но, знаете, я привыкла к вам такому. И мне будет странно, если вы переменитесь. Вы ведь не дама, и ваши раны стоят дороже любых орденов.

Деликатничает, не хочет обижать, подумал Аслан-Гирей. С деланным равнодушием пожал плечами:

— Мне-то все равно, но жалко старушку. И потом ведь надо же когда-нибудь жениться.

Вот эти слова прозвучали хорошо — легко, весело. В эту минуту он окончательно пообещал себе, что непременно сделает рино… как ее… надо переспросить у барона Бланка.

Тысяча чертей, то бишь шайтанов! Ведь он действительно был красив. И может снова стать таким. Приедет после войны в Севастополь с нормальным лицом, без траурной повязки на глазу, с подстриженными и подвитыми усами, в сшитом на заказ гвардейском мундире. Нанесет Агриппине Львовне визит — это так естественно.

«И что дальше? — оборвал он распоясавшееся воображение. — Предложишь вдове руку и сердце? Скажешь: будет вам горевать, мертвым — могила, живым — совет да любовь? Может, еще и веру сменишь? Станешь, к примеру, Дмитрием Архиповичем Аслангиреевым. То-то она тебя зауважает».

— У меня к вам небольшая просьба, — сказала тут Иноземцова. — То есть большая. Это важно. Будете на Малаховом — разыщите, пожалуйста, Александра Денисовича. Он со вчерашнего дня там безвылазно. Что-то строит. Я приготовила для него мазь. У него ведь контузия, вы знаете?

И протянула баночку.

«Она пришла ко мне, впервые, из-за этого? — подумал он, и сжалось сердце. — Из-за мази для Бланка?»

Но не в мази было дело, а во взгляде. Вчера вечером он уже видел на ее лице это выражение — и не мог взять в толк, что оно означает.

У Девлета вошло в привычку, выходя из шатра или возвращаясь в него, обязательно смотреть в сторону домика, который он выстроил для Иноземцовой. За всё время он ни разу не видел, чтоб в окошке горел свет. Агриппина Львовна если и наведывалась туда, то ни разу не оставалась ночевать. Почему — неизвестно. Не может же быть, чтоб каждую ночь она дежурила в госпитале? Аслан-Гирей очень хотел бы знать, что не так, но не осмеливался спросить.

А вчера вдруг смотрит — светится! Ноги сами понесли в ту сторону.

Он не собирался подглядывать. Просто, как всякий человек, идущий в темноте мимо освещенного окна, скосил бы в глаза в щель между занавесками. Ничего особенного.

Но приблизился и вдруг услышал звук пианино. Инструмент Девлет распорядился перенести из госпитального барака в первый же день — вдруг Агриппине Львовне все-таки захочется помузицировать. Вот и в самом деле захотелось!

Событие это было такой несказанной важности, что Аслан-Гирей забыл о деликатности и, конечно, остановился, заглянул. Вообразилось, что у Иноземцовой гость и играет она для него.

Гостя никакого не было. Агриппина Львовна сидела одна. Смотрела не на клавиши, а на свечу. Замедленно, с перерывами, лился ноктюрн, и поскольку руки женщины тонули в густой тени, казалось, что музыка рождается сама по себе.

Девлета поразило выражение ее лица: рассеянно-нежное, с мечтательной полуулыбкой. И взгляд. Прежде он такого взляда у нее не видел.

Точно так же затуманились матовые глаза Иноземцовой сейчас, когда она произнесла имя Бланка…

Почувствовав, что бледнеет, Аслан-Гирей сказал:

— Нет, про контузию не знал. Мазь передам.

— Благодарю вас. Я знаю, вы человек надежный и непременно его отыщете…

Девлет лишь наклонил голову. Ему хотелось, чтобы Агриппина Львовна поскорее ушла. Но она не торопилась.

— Что вы думаете об Александре Денисовиче? Я никак не разберусь, что он такое. Есть в нем какая-то… странность.

Кажется, она собиралась употребить другое слово, но в последний миг передумала.

— Мне кажется, что барон — человек необыкновенный, весьма высоких достоинств, — ровным голосом ответил Аслан-Гирей. — Однако покорнейше прошу извинить. Мне пора отправляться. Служба.

На Малаховом кургане Бланка отыскивать не стал, разговаривать с ним было бы мучительно. Но позаботился, чтоб баночку с мазью передали.

* * *

Вот так, в напряжении ума и терзании сердца, завершился месяц июль.

Положение осажденного города делалось всё тяжелее. Неприятель с каждым днем увеличивал число орудий и вел беспрерывный обстрел. За месяц гарнизон сократился на десять тысяч человек — и это несмотря на подкрепления, неустанным ручейком лившиеся по симферопольскому тракту. Что Севастополь долго так не продержится, было ясно всем. Единственная надежда оставалась на раннюю осень. Если продержаться до осенних бурь, да сразу вслед за ними, как в прошлом году, ударят морозы, город был бы спасен. Минувшей зимой от холодов и болезней англичане потеряли треть армии, французы — четверть. Второго такого испытания союзники не вынесут, им придется убираться восвояси. Как во времена Наполеоновского нашествия, Россию спасет сама природа.