Девятный Спас - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Брусникин cтр.№ 11

Для пирожников Яшка был великоват ростом, для шутят больно злобен, так что пошел по другой части, срамной. Оттуда и прозвание.

Все у недомерка было маленькое, кроме уродливой башки да еще двух частей — то ли сжалилась, то ли надсмеялась над ним природа: руки почти что обыкновенные, так что висели ниже колен, и чресляное устройство, какое взрослому мужчине положено. Этим-то Срамной долгое время и кормился. Конечно, не во дворце, в их величеств присутствии, а на боярских пирах, когда напьются все и похабностей затребуют. Для того имелась своя обслуга: бабы бородатые, дураки блудорукие, бесстыжие девки, ну и Яха со своим достатком. Только привезли как-то из литовской земли карлу, который ростом был на пять вершков меньше Яшки, а срам имел изрядней, и остался Срамной без куска хлеба.

Со двора его выгнали, с кормления сняли. Пропадай, кому ты нужен.

Силы и ловкости в нем было много. Умел и кувырком прокатиться, и по канату плясать, но это не штука. Скоморохи тоже так могут.

Помыкался Срамной, помыкался и, наконец, сыскал себе хорошую службу, по сердцу и навыку — в Тайном приказе, подручным у палача, а после палачом.

Никто ловчей его не умел веревку к крюку подвесить, горящим веничком по ребрам пройтись, а с Яхиного кнута пытанные-распытанные по-дитячьи плакали и, что дьяку надо, все рассказывали.

Потому что талан был у Яшки понимать человечью плоть: где в ней боль сидит, где радость.

Всё бы ладно, да пил много, а во хмелю становился задирист и буен.

Не было у Срамного лучшей потехи, чем затеять драку в кабаке с каким-нибудь рослым молодцем, да отделать в лоскутья и еще рожей по грязи повозить.

Таким он в первый раз Автоному Львовичу на глаза и попал. Крошечный человечишка с по-обезьяньи длинными руками отбивался поленом от троих здоровенных стрельцов, а еще двое лежали на земле. Стольник остановил коня, залюбовавшись, как яро дерется огузок. Уж ясно было, что не управиться ему с озверевшими мужичищами, а все не сдавался, пощады не просил, даже удрать не пытался.

Если б Зеркалов на стрельцов не цыкнул, убили бы карлу до смерти, но царевниному слуге перечить не осмелились.

Рассмотрел Автоном урода с усмешкой. Глаза маленькие, широко расставленные. Нос репкой. Плечи широкие. В раскрытом, шумно дышащем рту торчат редкие зубы. Когда у карлы глазные яблоки под лоб закатились и брыкнулся он с коротких ножек наземь (крепко бедняге от стрельцов досталось), стольник не побрезговал человечка через холку перекинуть, к себе на двор отвез.

Несло от Яшки, как от помойной ямы. Прежде чем вызвать лекаря, Зеркалов велел битого водой окатить, чтоб вонищи в дому не было. Так Яха от воды подскочил, словно его смолой ошпарили, и давай встряхиваться, как собака. То-то стольнику смеху было! Это уж он потом сведал, что Срамной (или Срамнов, по-всякому звали) мытья не признает, в бане отродясь не был. Самое большее — тряпку слегка намочит, протрется, вот и все мытье.

И с тех пор стал карла Зеркалову, как верный пёс. Потому что допрежь того, во всю свою горькую жизнишку, ни от кого заботы и защиты не видывал. Сам добровольно в холопы к Автоному записался. На что ему воля?

Жил Срамной у стольника на подворье, в малой клетушке. А из Тайного приказа Автоном Львович забирать Яху не стал. В таком месте верный человечек лишним не бывает. Вот какой он был, Яха.

* * *

И вот, значит, как колокольцы в немецкой часовой луковке звякнули, запищал в родильной младенец. Перекрестился Автоном. Что Софья-то? Жива, аль как?

Последний месяц больно тяжело дохаживала. В государстве черт-те что деется, Петр из Преображенского в Троицу сбежал, а правительница хорошо, если на час, на два за день с постели поднимется, и то квёлая, бессильная.

Время уходило! Сначала все за царевну прочно стояли, мальчишку нарышкинского не боялись. Но дни идут, Софьи не видно. Оробела? Вожжи выпустила? Никогда раньше такого с ней не бывало. Чуть какая гроза, всегда первая. Скала, стена несокрушимая.

Первым Васька Голицын, двойная душа, струсил. В вотчину отъехал. Другие рассудили по-иному, начали в лавру перебегать.

Не раз и не два собиралась царевна на брата выступить. Но начнет обряжаться — мутит. На крыльцо выйдет — ноги не держат. Со ступеньки шагнет — и у Зеркалова на руках виснет. Походу отбой, надо бабу назад нести.

Однако стольник в правительницу всё равно верил. Знал: сдюжит, расправит крылья, всех подомнет-заклюет. И не ошибся.

Давеча стало ей чуть лучше. Сразу созвала последних верных, кто еще не переметнулся. Автоном Львович среди них. Обсказала, как думает брата Петрушу в хомут брать. Умыслено было крепко, безосечно.

Погрузить в повозку пять дубовых бочонков, в каждом по двадцать тысяч золотых червонцев, что не столь давно перечеканены из веницейских цехинов для повсеместного на Руси употребления. Погодит, пока держава без червонного золота, а раздать его в Троице начальным людям из стрельцов, солдат и рейтаров, чтоб поворотили полки назад, в Москву. Дело верное. Кто от таких дач откажется!

А ещё главней того — взять с собой в святую обитель заветный Спас-Ясны-Очи, за все романовские царствия ни разу Кремля не покидавший. Когда в сто девяностом году, после кончины Феодора, шатание началось, сначала иконой Нарышкины завладели: кликнули десятилетнего Петра, своего племянника, царем, всех под себя подмяли. Потом, когда Нарышкиных потеснили Милославские, образом завладела Софья, поставила его в своей молельне, и за все семь лет сняла с места только однажды, еще в самом начале правления. Стрелецкий предводитель, князь Хованский-Тараруй к ней зазорно ворвался, с оружными людьми, думая девку криком и сабельным бряцанием напугать. Сказывают, сняла царевна из киота Девятный Спас, ставенки раскрыла, и полилось от иконы чудное сияние, от которого Тараруй со своими крикунами стихли и вон упятились. И кто из тех стрельцов Спасу в очи посмотрел, прежним уже не был. Некоторые даже постриг приняли, а князь Хованский сник, притих и вскоре после того дал себе голову срубить, безо всякого боя и шума. Вот он какой, Оконный Спас.

Нипочем бы Петру с Нарышкиными перед такой силой не устоять, да еще и при златочервонных раздачах!

Думали в два дня управиться, но проклятое бабье естество подвело. В селе Воздвиженском, полутора часов до Троицы не докатив, встали. Замутило царевну, отлежаться пожелала. Время-то и ушло.

Вечером боярин Троекуров, сума переметная, как приехал, как начал перед царевниным крыльцом чваниться, у Софьи от гнева великого схватки начались. Вовсе нельзя стало дальше ехать.

Встанет ли теперь, после многочасового мучения, после кровяной потери? Вот о чем тревожился Автоном Зеркалов, прислушиваясь к младенческому пописку. Сунуть нос, поглядеть не осмеливался. Если Софья в сознании и приметит — осерчает. Надо было ждать, когда Яха выйдет. Карла знает, что и когда делать. Всё ему в подробностях растолковано.

* * *

Теперь стольнику пришлось ждать недолго. Приоткрылась дверь, бесшумно вышел разутый Яха. Был он в брызгах крови и слизи, распаренный.