Хранители Кодекса Люцифера - читать онлайн книгу. Автор: Рихард Дюбель cтр.№ 35

Если бы раньше кто-то сказал Филиппо Каффарелли, что в Риме – в жарком, часто уже в марте душном Риме! – есть места, где так холодно, что невольно поджимаешь пальцы на ногах, не давая им окоченеть, то он, само собой разумеется, ни за что бы не поверил этому. Но тогда он еще ничего не знал о церкви Санта-Мария-ин-Пальмис, расположенной на перекрестке Аппиевой дороги и Виа Адреатина. Какой бы маленькой и старой ни была церковь, казалось, у нее достаточно сил, чтобы сопротивляться солнцу и задерживать прохладу в своих стенах. Возможно, в церковь просто постоянно тянуло могильным холодом из длинных катакомб, находящихся в непосредственной близости от церкви. Филиппо содрогнулся и поднял плечи повыше: могилой веяло даже внутри исповедальни, где ожидали его прихода.

Он сделал шаг назад от порога церкви, обратно – наружу, к солнцу, будто бы мог забрать с собой частичку его тепла. У него не было никакого желания входить в свою церковь садиться в вертикально стоящий гроб – именно так он воспринимал помещение исповедальни – и беспомощно наблюдать, как этот гроб потихоньку наполняется самыми ужасными грехами. Уже через пару минут ему начинало казаться, что еще немного – и он задохнется, погребенный под грузом исключительно человеческой злобы.

После многих лет, проведенных в самом сердце Ватикана и в непосредственной близости к Папе, вечно сомневающийся отец Филиппо приобрел уверенность лишь в одном: спасение нельзя получить у великолепных мантий, милостиво протянутых для поцелуя перстней епископов и сверкающих золотом богатств Церкви. И поскольку библия дьявола, которая должна была послужить пробным камнем его веры, исчезла, он попытался найти другой выход своим сомнениям. Он позволил себе погрузиться в заблуждение о том, что вера должна быть крепче в среде простых людей, чем у прелатов Церкви, в результате долгой службы превратившихся в циников, или у Папы, беспокоящегося лишь о благополучии своего семейства и об осуществлении грандиозных планов – строительства. Если бы он мог спросить совета у Виттории, возможно, она и помогла бы ему излечиться от подобного заблуждения.

Его снова пробил озноб. Снова повеяло могильным холодом, но на этот раз идущим из глубин его души. Почти год назад Виттория подхватила какую-то лихорадку и умерла, а он ничего не мог сделать, кроме как криком, подобно безумцу, изливать в ее мертвое лицо свое горе, пока кардинал Сципионе, которому теперь придется подыскивать себе кого-то другого, кто бы облегчил запасы аптекаря на фунт крысиного яда, а мир – на одну живую кардинальскую душу, не приказал оттащить его от тела сестры.

Ему даже не дали попрощаться с сестрой: когда он добрался до дворца Сципионе, она уже умерла. После того как первая боль утихла, Филиппо почувствовал себя в лодке без якоря, медленно плывущей по реке жизни и не способной достичь спасительного берега, ибо в руках его оставалось так мало силы, что они не могли держать руль.

Когда Филиппо наконец удалось восстановить душевное равновесие, он попросил, чтобы его перевели на общественную службу. Папа Павел, оскорбленный открытым неповиновением служителя Церкви, которому он чуть было не даровал статус родственника, позаботился о том, чтобы отец Филиппо действительно оказался среди простых людей – в районе Трастевере, расположенном к западу от излучины Тибра и с давних времен населенном изгоями общества.

Филиппо задавался вопросом, заметил ли хоть кто-нибудь горькую иронию в том, что перевод в римский квартал, где находились самые древние христианские церкви и где Петр, спасаясь от солдат Нерона, повстречал Иисуса и, пристыженный, повернул обратно, для современного служителя Церкви означал наказание, причем достаточно суровое? Когда Филиппо впервые очутился в теперь уже своей церкви, он затолкал подальше лежащий на поверхности вопрос о том, каким образом ему удалось навлечь на себя подобное наказание.

Он стоял у входа в совершенно темный зал, отбрасывая длинную тень на неровный каменный пол и пытаясь не задрожать под ледяным дуновением, идущим из глубин его души. Когда его глаза привыкли к темноте, он понял, что новая родина представляла собой древнюю однонефную церковь, на стенах которой капли воды воевали за господство с остатками фресок, пустое помещение с полностью теряющимся в темноте алтарем. Он опустил глаза и понял, что имел в виду camerlengo, [13] когда, прощаясь с Филиппо, сказал ему: «Санта-Мария-ин-Пальмис? Завидую тебе, сын мой, ты ступишь в следы ног Господа». И camerlengo подавил язвительную усмешку.

В полу церкви, возле входа, была вмонтирована керамическая плита с отпечатками ног. Говорили, будто их оставил сам Иисус Филиппо, который в течение нескольких дней, прошедших от увольнения из Ватикана до получения назначения, узнал о своей новой общине больше, чем camerlengo мог узнать за всю свою жизнь, выяснил, что это всего лишь копия, а оригинальную плиту перенесли в церковь Сан-Себастьяно-фуори-лемура, [14] находившуюся в двух шагах отсюда и несколько лет назад полностью перестроенную. Таким образом, Филиппо вступил в два отпечатка ног такой грубой работы, что каждому дураку было ясно: это подделка, и даже если бы оригинал был в сто раз хуже копии (а хуже он не был), в этом не было бы никаких сомнений. Разумеется, никакого душевного трепета Филиппо испытывать не мог.

Возможно, – так он думал первые несколько дней – то, что его отослали именно сюда, а не куда-то еще, было знаком судьбы; В народе его церковь называли еще «церковью квовадис», поскольку бегущий из города Петр, повстречав Господа – якобы как раз в том месте, где сейчас находится церковь Филиппо, S спросил его: «Domine, quo vadis?» [15] А Иисус будто бы ответил – как подозревал Филиппо, навевающим тоску тоном: «Я иду в Рим, чтобы меня там опять распяли!» Domine, quo vadis? Господин, куда ты идешь? Куда ты идешь, Филиппо Каффарелли?…

Он опустил взгляд и понял, что уже переступил порог, очутившись прямо во вмятинах, предположительно оставленных самим Господом. В отличие от Петра, повернувшего назад после встречи с Иисусом, чтобы выполнить свое предназначение, у Филиппо по-прежнему не было никакой цели. Было ли место, на котором стояла церковь, святым или нет, – в любом случае просветления он так и не дождался. Он вошел в церковь, посмотрел на согбенные фигуры обремененных грехами прихожан – смиренных, желающих исповедаться – и опустился на скамью в исповедальне.

Что касается веры простых людей, то Филиппо вынужден был признать: прегрешения, просачивавшиеся во время исповеди через решетчатое окошко в его крохотную, ледяную и неудобную келью, были точно такими же, как и у высших чинов папской курии, только овечки Филиппо выглядели при этом менее элегантными. Избитые супруги (в случае с прелатами – избитые шлюхи), разумеется не получавшие в качестве компенсации никаких драгоценностей; мешочек с монетами, срезанный с пояса соседа, которому после этого события больше не на что было купить еды, чтобы накормить семью (в случае с епископами – добро соседней епархии, незаконно присвоенное вследствие подделки документов); изнасилование, содомия и развращение детей. У Филиппо уже не единожды возникала насущная потребность выбежать из исповедальни и освободить желудок от его содержимого, желательно прямо в фальшивые отпечатки ног Господа, а затем возопить: «Господи, обрати взор свой с небес и увидь: вот она, квинтэссенция христианства, то, чему ты позволил быть! А теперь попробуй пройти по этой блевотине, как Ты прошел по озеру Галилейскому!»