Наследница Кодекса Люцифера - читать онлайн книгу. Автор: Рихард Дюбель cтр.№ 103

Шимон скривился от отвращения, когда дети часового затеяли потасовку с девочкой на цепи. Все они были бледными худыми сопляками, но на фоне хрупкой арестованной они казались крепкими деревенскими парнями. Александра слышала, как они смеются и визжат с бьющей ключом безмятежной веселостью, способные беспокоиться лишь о самых простых вещах. Невольно она вспомнила об Изольде – девушке, которую бывшая горничная Агнесс в Брюнне взяла к себе и вырастила как своего ребенка. У Изольды тоже был такой беспечный, безмятежный, искрящийся абсолютной невинностью смех. Кусок льда, образовавшийся в ней при взгляде на прикованного ребенка, опустился еще глубже в тело.

– Что здесь делает это существо?

– Мы со старухой больше не могли выносить ее нытье из-за холода в камере. Мы получили от совета разрешение перевести ее на зиму к нам.

Шимон растерялся, но еще сильнее растерялась Александра, когда услышала его мгновенный резкий ответ:

– Добрый христианин позволяет своим детям общаться с гнусным ведьминым отродьем?!

– Малышка невинна, как птичка, – возразила жена часового, до сих пор державшаяся на заднем плане. – Она никому ничего дурного не делает, скорее мне приходится смотреть, чтобы наше отродье не слишком злобно приставало к ней.

Дети часового возмущенно закричали.

– Сколько лет девочке? – осведомился Шимон.

Часовой и его жена переглянулись. Александра не сводила глаз с городского казначея. Она видела каменную решимость на его лице. Внезапно ей показалось, что на самом деле она не знает этого человека.

– Послушайте, Шимон, – сказала она. – Думаю, я и так доберусь до Праги. Не нужны моей лошади подковы. Давайте уйдем. Я… я устала, и, возможно, вы сможете показать мне, где я…

– Я сожалею, госпожа Рытирж, но это важно. Приняв должность городского казначея, я также принял его обязанности. Если мы тратим деньги на эту осужденную согласно закону, деньги, которых нет на восстановление города и на добрых горожан, то это такой же большой грех, как и отказ проклятой душе в очищении пламенем.

– Мы не знаем, сколько ей лет, – солгали часовой и его жена.

– Пламя не очищает, пламя пожирает, причиняя ужаснейшую боль, какую только можно себе представить, а то, что остается потом, – всего лишь пепел, – возразила Александра.

Шимон посмотрел на нее. Холод в его взгляде сжал ее сердце. В ней вспыхнула искорка тревоги, и внутренний голос посоветовал ей держать язык за зубами.

– Она – ребенок, Шимон, – тем не менее продолжала Александра.

«Ей столько же лет, сколько другому ребенку, которого я спасла под Рождество, хотя надежды на спасение уже почти не осталось», – мысленно добавила она. «Ребенку, о чьей смерти на костре тоже кто-то будет безжалостно судить, если ты не выполнишь свою миссию, – напомнил ей проклятый внутренний голос. – А потому лучше помалкивай, пока они не задержали тебя как подозреваемую».

– Кто-то должен позвать судью, – заявил Шимон. – Тут обязательно нужно разобраться.

Судья прибыл неожиданно быстро. Поняв, о чем идет речь, он опустил плечи и бросил на Шимона красноречивый взгляд, говорящий о том, как судья относится к усердию нового городского казначея, и о том, как он в данный момент проклинает предшественника Шимона за то, что тот совершил самоубийство, а себя – за то, что согласился с назначением на должность именно этого человека. Действия и его, и совета можно было бы списать на трусость или же на человечность, поскольку они старались попросту не вспоминать о существовании подобной проблемы или же надеялись на ее естественное урегулирование (в тюрьме люди часто умирали от истощения или от другой болезни). Но теперь им приходилось снова решать ее, и судья был явно не в восторге от этого.

– Судя по тому, как ребенок выглядит, – сказал судья, – ему еще очень далеко до двенадцати лет.

– Возможно, она просто неправильно развивается из-за цепи на ноге, – возразил Шимон. – Или в дело вмешался дьявол.

Судья посмотрел в глаза Александры.

– Кто вы такая?

– Она к этому не имеет никакого отношения, – ответил вместо нее Шимон. – Ваше превосходительство, дело нужно довести до ума.

Судья что-то пробурчал. Александра краем глаза увидела, как побледнели часовой и его жена. Они смотрели на нее умоляюще, и она невольно открыла рот. Ребенок на цепи переводил любопытный взгляд с нее на двух мужчин, и внезапно вместо ее лица Александра увидела лицо Лидии под растрепанными волосами, тельце Лидии в тонкой рубашке, с коварно просвечивающими полосками шрамов на руке, – как будто ее внутренний голос, не перестававший нашептывать ей, что она должна держаться особняком, хотел во всех подробностях показать, чем она рискует. Она не могла позволить себе задержаться здесь, и уж точно – не на долгие недели процесса над подсудимым, изобличенным в колдовстве.

Шимон был тих и задумчив, пока они с Александрой ждали, когда кузнец осмотрит подковы лошади Александры и цепи, которые часовой дал им с собой, очевидно, надеясь, что это должно положительно отразиться на рассмотрении дела его невольной протеже. Александре было плохо, она едва сдерживала подступившую к горлу тошноту. Она подчинилась своему внутреннему голосу и смолчала в тюрьме. Наконец судья с недовольным видом приказал позвать одного из заседателей, чтобы допросить пленницу, и, к ужасу Александры, Шимон не только настоял на том, чтобы дождаться прибытия заседателя, но и выслушал первые вопросы. Понимал ли ребенок, что его мать была ведьмой? Перед внутренним взором Александры возникло выражение абсолютного непонимания во взгляде, который девочка направила на обоих судей; в сердце ее будто вонзили нож. Помнит ли девочка о том, что ее мать танцевала, а именно – с… Ребенок перебил их, весело засмеявшись: «О да, мама танцевала, и пела, и она заплетала себе в волосы цветы, и если бы господа могли снова привести меня к матери, я была бы им та-а-ак благодарна!» Слезы бежали по щекам часового и его жены, дети побледнели и притихли, судьи смущенно переглядывались, и Александра прижала руку ко рту, чтобы не извергнуть содержимое желудка прямо под ноги Шимона и остальных.

– Я спрашиваю себя… – заговорил Шимон.

Холодное презрение охватило Александру. «Твое раскаяние опоздало, ты чересчур сознательный, фанатичный засранец», – подумала она.

– …нет ли других подобных случаев, – продолжал Шимон. – Беда нашего города сделала всех невнимательными, и мы грешим как перед Богом, так и перед общей целью – восстановить прежний блеск Пилсена. – Он вздохнул и обернулся к Александре: – Я более не хочу обременять вас, вы устали, а я уже понял, что судьба данного создания небезразлична вам. Поверьте мне, так будет лучше для бедной души. Давайте же поищем ночлег для вас. Избытка квартир, увы, больше не наблюдается.

– Думаю, мне лучше продолжить путь, – выдавила из себя Александра.

– Нельзя: скоро стемнеет. Нельзя ездить верхом ночью. Кроме того…

Шимон указал на кузнеца, который только что снял первую подкову и рассматривал ее, думая, можно ли ее расплавить и использовать повторно. Александра мысленно прокляла его за это. Ее плечи опустились.