Чингисхан. Повелители стрел - читать онлайн книгу. Автор: Конн Иггульден cтр.№ 13

— Груды добычи, которую мы завоюем, поднимутся выше гор. У вас будут кони, женщины и золото, масла и сладости. Вы заберете чужие земли, и люди устрашатся, услышав ваши имена. Каждый станет ханом над теми, кто ему покорится.

Из толпы наконец раздались радостные возгласы, и Чингис слегка улыбнулся, довольный, что нашел нужные слова. Пусть слабые правители беспокоятся из-за честолюбия подданных. А он говорит то, что думает.

— К югу от нас лежит великая пустыня, — продолжил Чингис.

В тот же миг над сборищем повисло настороженное, почти осязаемое молчание.

— Мы перейдем эту пустыню со скоростью, неведомой в цзиньских государствах, и нападем на них, как волки на ягнят. Они погибнут под нашими мечами и стрелами. Я отдам вам их богатства и женщин, и земля содрогнется, когда я водружу свое знамя. Каждая мать узнает, что ее сыновья нашли свою долю, и возрадуется, услышав в степи громовые раскаты.

Толпа вновь одобрительно зашумела. Чингис, довольный, поднял руки и призвал к тишине.

— Мы возьмем с собой достаточно воды, чтобы пересечь засушливые земли и неожиданно напасть на врагов. А после нас уже ничто не остановит, мы поскачем во все стороны и дойдем до самого моря. Я, Чингис, говорю это, и мое слово крепче железа.

Войско громко возликовало. Чингис щелкнул пальцами — то был знак Хасару, который ждал внизу. Хасар поднял тяжелый березовый шест с восемью разноцветными конскими хвостами. При виде его люди оживленно зашептались. Некоторые узнали черный цвет меркитов, другие — красный, знак найманов. Каждый хвост прежде был ханским знаменем одного из великих племен, собранных Чингисом на равнине. Чингис принял шест, и Хасар протянул ему конский хвост, выкрашенный в синий цвет племени уйгуров.

Барчук прищурился, увидев в руках Чингиса самый убедительный символ своей власти. Впрочем, при мысли о будущем его переполнило радостное предвкушение, ведь за ним стояло огромное войско. Он почувствовал взгляд Чингиса и склонил голову.

Чингис ловкими пальцами привязал последний хвост к восьми другим и поставил девятибунчужное знамя у ног. Ветер подхватил разноцветные пучки волос, и они, словно живые, забились в воздухе.

— Я соединил цвета, — обратился Чингис к воинам. — Когда они добела выгорят на солнце, между ними не останется разницы. То будет знамя нашего народа!

Темники-военачальники вскинули мечи, а за ними и все войско. Тысячи клинков пронзили небо, и Чингис ошеломленно покачал головой. Он поднял руку, призывая к тишине, однако воины еще долго не могли успокоиться.

— Братья, клятва, которую вы дадите, скрепит наш союз. Но нет ничего крепче уз крови, которые уже связали нас. Преклоните колени.

Передние ряды повиновались сразу, их примеру последовали остальные. Чингис внимательно следил, не замешкается ли кто-нибудь. Сомневающихся не было. Он покорил всех.

Кокэчу вновь поднялся на помост, стараясь сохранить непроницаемое выражение лица. Даже самые честолюбивые мечты шамана не заходили так далеко. Тэмуге замолвил за него слово, и Кокэчу мысленно поздравил себя с тем, что сумел повлиять на юношу.

Пока племена опускались на колени, шаман наслаждался своим положением. Интересно, понял ли Чингис, что он, Кокэчу, единственный, кто не поклянется ему в верности? Хасар, Хачиун и Тэмуге стояли вместе со всеми остальными, простыми воинами и ханами.

— Мы народ под властью одного хана, — провозгласил Кокэчу над склоненными головами, его сердце бешено колотилось от восторга. Люди повторяли слова, они эхом разносились по долине и волнами возвращались к нему. — Юртами и лошадьми, солью и кровью мы принадлежим ему.

Кокэчу схватился за край повозки, услышав, как люди произносят за ним слова клятвы. Завтра все узнают о шамане великого хана. Гул голосов становился громче. Шаман посмотрел вверх. Должно быть, духи мечутся сейчас в небесах, радуясь и ликуя, и только самые могущественные, подобные ему, шаманы могут увидеть или почувствовать их. Пока многоголосая толпа нараспев повторяла его слова, торжествующий Кокэчу ощущал движение в воздухе. Наконец племена замолчали, и он с силой выдохнул.

— А теперь ты, шаман, — тихо произнес Чингис за его спиной.

Вздрогнув от неожиданности, Кокэчу упал на колени и повторил клятву. Когда он встал и присоединился к людям вокруг повозки, Чингис вытащил из ножен отцовский меч. Те, кто стоял рядом, увидели в глазах хана счастливый блеск.

— Свершилось! Мы великий народ и отправляемся в поход. Пусть этой ночью никто не скорбит о своем племени. Мы стали одной семьей, и все земли наши!

Чингис опустил руку, и толпа ответила дружным ревом. Легкий ветер разносил аромат жареной баранины, люди готовились праздновать всю ночь, пока животы не раздуются от обильной еды и питья. Еще до рассвета тысячи детей будут зачаты от хмельных воинов. Чингис подумал, не пойти ли в юрту к Бортэ, представил ее обвиняющие глаза и невольно вздрогнул. Она хорошая жена и исполнила свой долг, хотя в душе Чингиса по-прежнему занозой сидело сомнение в том, что Джучи — его сын.

Чингис встряхнул головой, отгоняя докучные мысли, и принял из рук Хачиуна бурдюк с араком. Сегодня он, хан всех племен, напьется допьяна. А утром воины начнут готовиться к переходу через выжженную пустыню Гоби — к пути, который он для них выбрал.

Ветер бесновался вокруг повозок, наполнял воздух мелким песком — люди без конца сплевывали и морщились, когда он попадал в пищу. Надоедливые мухи, привлеченные запахом пота, изводили людей. У каждого кожу испещряли красные следы от укусов. Уйгуры научили остальных днем защищать лицо тканью, оставляя лишь маленькую щелочку для глаз, через которую виднелась унылая местность в жарком мареве. До раскаленных шлемов и оплечий немногих одетых в доспехи воинов было невозможно дотронуться, но никто не жаловался.

Спустя неделю войско Чингиса перешло через гряду холмов грязно-ржавого цвета и оказалось на огромной равнине, покрытой зыбучими дюнами. В предгорьях люди охотились, теперь же стало жарче, и дичь почти исчезла. Только маленькие черные скорпионы сновали по обжигающему песку, разбегались от лошадиных копыт, прятались в норки. Время от времени повозки увязали, и в самую жару их приходилось вытаскивать. Изнурительное занятие. С каждым потерянным часом у монголов убывала питьевая вода.

Отправляясь в путь, они налили воды в тысячи бурдюков из козьих шкур, перевязали жилами и дали им задубеть на солнце. Пополнить запасы было негде, живительной влаги становилось все меньше, вдобавок часть мехов лопнула под весом остальных. Предполагалось, что воды хватит суток на двадцать, двенадцать из которых уже прошли. Хотя воины получали по несколько чашек теплой противной жидкости и через день пили кровь своих лошадей, они почти обессилели, стали сонными и вялыми, их спекшиеся губы кровоточили.

Чингис с братьями ехал во главе войска и пристально всматривался в слепящую даль, стараясь увидеть горы, о которых ему говорили. Уйгурам доводилось заходить далеко в пустыню, и он рассчитывал, что Барчук приведет их куда нужно. Окинув взглядом бескрайнее море желтых и черных барханов, простирающееся до самого горизонта, Чингис нахмурился. Он никогда не испытывал такой изнуряющей жары, кожа его потемнела от загара, лицо прорезали новые морщины от грязи и песка. Когда войско остановилось на первую ночевку, он почти радовался ночному холоду, однако до тех пор, пока он не стал пронизывающим. Не спасали ни меха, ни юрты. Уйгуры показали остальным, как нагревать в огне камни, а потом спать на них. Теперь у многих воинов сзади на дээлах виднелись коричневые подпалины — там, где булыжники прожгли одежду. Зато холод был побежден, и стало ясно: если удастся пережить постоянную жажду, то пустыня монголов не остановит. Во время перехода Чингис, иногда вытирая губы, перекатывал во рту камешек, чтобы выделялась слюна.