Тридцать шестой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Виленский cтр.№ 33

— Да ладно тебе, — Я наклонился к ней поближе, чтобы щебечущая парочка нас не услышала. — Ничего не будет, если ты этого не захочешь, понимаешь? Скажешь сейчас: все, стоп, мы уходим — и все закончится, как и не было. Я отвечаю за Наташу, ничего плохого, что могло бы обидеть тебя — а значит, и меня, — она не сделает. Гарантия.

Она с удивлением посмотрела на меня:

— А почему вы… С какой стати ты решил, что я думаю о том, что что-то может случиться?

— Да вижу я, как ты на них смотришь. Не волнуйся. Ничего без нашего с тобой желания не произойдет.

— Ты (я обрадовался!) в этом так уверен? — Она покосилась на меня, мне даже стало смешно.

— Просто поверь. Я знаю, что говорю. Точно.

Марина впервые улыбнулась:

__ Ну хорошо. Если ты так говоришь, попробую поверить. А кстати, почему Наташа ничего не ест и не пьет?

— Фигуру бережет.

— К вопросу о фигуре! — Наташа оторвалась от Анатолия и повернулась к нам. — Здесь потрясающие десерты. Марина, вы любите сладкое?

— Очень! — засмеялась Марина. Когда она смеялась, у нее вокруг глаз собирались такие трогательные морщинки, и смеялась она удивительно искренне, как умеют смеяться только очень честные люди, которым совершенно нечего скрывать. — А вы, Наташа?

— Когда-то любила. Потом так получилось, что переела.

Наташа задумалась.

— А кем вы работаете? — Несмотря на мои заверения, Марина все же пыталась завладеть вниманием «подруги», оторвав ее от тающего на глазах мужа.

— Я? Вообще-то, я детский психолог, — неожиданно сказала Натаниэла. — Причем работаю в основном с детьми с отставанием в развитии.

Ну вот скажите, как иногда не желать ее убить?

— И давай, Марин, на «ты», а? Вот и славно. Дети — это, конечно, здорово, но и очень трудно, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Потому что они и предсказуемы, и непредсказуемы одновременно.

Она потушила в пепельнице очередную сигарету.

— Особенно трудно с ними потому, что в отличие от взрослых дети точно знают, чего хотят. Взрослого можно убедить, уговорить, воздействовать на эмоции, на логику С детьми сложнее.

— Ну почему же? — возразила Марина. — С ними тоже можно договориться, если не давить, а объяснять терпеливо и подробно. Не всегда работает, но работает.

— Можно и так, — улыбнулась Наташа. — Но я работаю с особенными детьми.

Она глянула на меня смеющимися глазами.

— Этих просто так на кривой козе не объедешь.

— Почему? — это уже встрял Анатолий. И что его так заинтересовало? Но, возможно, я пристрастен. Да нет, я точно пристрастен. Нормальный мужик. Надо себя в руках держать.

Наташа помолчала.

— Я ж говорю, работать приходится с не совсем обычными людьми. В том числе и с детьми. В свое время я долго наблюдала за одним мальчиком, который крайне неудачно родился, нарушив тем самым планы… Ну, скажем так, очень важные и крайне серьезные планы, от которых зависела судьба этого мира.

Анатолий хмыкнул. Марина недоверчиво посмотрела на Наташу, а потом на меня. Я кивнул: мол, не врет. Знает и про планы, и про судьбы.

— Да, друзья мои, — закурила она очередную сигарету, благо до этого курорта всеобщий психоз борьбы с курением еще не дошел. — Родился мальчик в крайне неудачное время, из-за чего на другом конце планеты мне пришлось срочно восстанавливать справедливость. Поэтому особого внимания на этого появившегося на свет мальчика я не обратила, изо всех сил стараясь помочь косвенно пострадавшему от его рождения.

Тут уже хмыкнул я, но этого многозначительного хмыканья, похоже, никто не заметил.

— Как оказалось, зря, — задумчиво сказала Натаниэла и замолчала, вглядываясь в даль залива. — Помогать-то надо было мальчику.

То, что гетто скоро уничтожат, стало понятно уже к сентябрю. Еще в июле немцы пригнали несколько грузовиков, собрали ораву полицаев со всей округи и устроили веселую облаву. Полицаи старались, работали не за страх, а за совесть, так что после «акции», как они это называли, взрослых в гетто почти не осталось.

Остались старики, которые не выползали из своих конур, да подростки, которые сумели смастерить несколько укромных укрытий и были уверены, что смогут в случае чего схорониться. Вот только с едой был полный облом. Ее просто не было. И они рыскали в поисках хоть какого-то заработка, хоть чего-то съедобного, иногда подкармливали стариков, но чаще съедали добытое прямо на месте.

Марик понимал, что долго так продолжаться не может и к зиме гетто ликвидируют. И если он не успеет убежать, то ликвидируют и его, а этого очень не хотелось. Прямо до дрожи в коленях не хотелось. Поэтому надо было решать первостепенную и сиюминутную задачу: добыть жратвы и продумывать долгосрочную перспективу — побег из гетто.

Второе было еще сложней, чем первое. И не технически — технически Марик знал несколько путей, какими можно ускользнуть из огороженного деревянным забором района города. Сложность была в одном очень важном вопросе: что делать потом? Куда идти? В городе скрыться было негде, никто еврея укрывать бы не стал, да и не было смысла. Прятаться и дрожать от каждого шороха он мог и в гетто, только здесь было меньше шансов, что выдадут.

Единственным реальным шансом спастись было податься в партизаны, говорят, где-то в лесах был отряд. Ходили слухи, что полицаев время от времени гоняли с ними драться, но как-то результатов они не достигали, в гетто по-прежнему шептались о каких-то таинственных лесных бойцах. Впрочем, и те, видно, особо не нарывались и никаких громких диверсий не проводили. Так, вялотекущая война.

Проблема была в том, что — опять же по слухам — в отряд принимали только тех, кто приходил с оружием. Это было логично, нахлебники никому не нужны, это Марик знал как никто.

Иллюзий у него уже давно никаких не было, с того самого момента, как полицаи запихнули маму в кузов грузовика вместе с другими родителями его друзей-приятелей и увезли туда, откуда никто никогда не возвращался. Они тогда с Анкой Ружанской дружно ревели на своем чердаке, вцепившись зубами в рукав, чтобы не было слышно их безнадежного животного воя. С того совместного рева они и подружились. Просто когда учились вместе: он — в седьмом «Б», а она — в седьмом «А», как-то внимания друг на друга не обращали, не общались практически, так, кивали в школьном гардеробе перед уроками, привет, мол. Но с тех пор прошло слишком много времени, целых два года, и за эти два года они не повзрослели, а состарились. И противный вкус ткани до сих пор стоял у Марика во рту. Остался там, похоже, навечно.

В общем после того они старались как можно больше быть вместе. Да и добывать жратву так было легче.

А вот что их с Анкой сильно удивило, так это появление ее одноклассника Вадика Калиновского. На рукаве пиджака Вадика красовалась белая повязка с готической надписью Polizei, а за спиной болтался немецкий карабин с ярко-желтым прикладом. Вадик входил в гетто с низко опущенной головой и старался с бывшими одноклассниками не разговаривать. «Стыдно ему еще, — говорил Марик Анке. — Ничего, скоро пройдет. Такая же скотина будет, как и остальные».