Подошел турок к Дындину, схватил кривую турецкую саблю и только хотел рубануть по шее, как Дындин турка ногой в живот. Вскочил гренадер, вырвал ружье.
Опешили турки. Что за чудо: ожил солдат – и в разные стороны.
– Стой! – кричит Дындин.
Догнал одного турка – ударил штыком. Догнал второго – и тоже штыком. Еще один турок бросился в воду.
И Дындин за ним. Потом снова на берег. Бьет направо, налево. Лишь закусил губу и от турецких ран и побоев кривится.
Через час подошли наши солдаты. Смотрят – на берегу реки Рымник десять турок валяются и среди них российский солдат. Присмотрелись – так это же Дындин!
– Дындин, Дындин! – позвали товарища.
Шевельнулся герой.
– Жив, жив! – закричали солдаты радостно и бросились к нему.
Подняли они гренадера на руки, отправили к санитарной повозке.
– Десять турок! – восхищался Суворов, узнав о подвиге Дындина. – Молодец! Ой какой молодец! Мало нам, выходит, один на одного – давай нам троих, троих мало – давай нам шесть, давай нам десять на одного: всех побьем, повалим, в полон возьмем – коль такой солдат в российских войсках имеется.
Первый
Вечером после победы у Рымника Суворов шел по русскому лагерю.
Смотрит – у одной из палаток собрались офицеры, шумят, спорят, кто первым ворвался в турецкий лагерь.
Остановился Суворов, прислушался.
– Я первым ворвался, – говорит поручик Синицкий.
– Нет, я, – уверяет капитан Мордюков.
– Первым был я, – доказывает секунд-майор граф Калачинский.
Спорят офицеры, не уступают друг другу. Знают, что первому будет награда.
Покачал головой Суворов, двинулся дальше. Смотрит – у костра собрались солдаты и тоже о том же спорят. Остановился Суворов, прислушался.
– Первым ворвался в турецкий лагерь гренадер Гагин, – говорит один из солдат.
– Не Гагин, а Хотин, – поправляет его второй.
– И не Гагин, и не Хотин, а Знамов, – уверяет третий.
Решили солдаты вызвать и Гагина, и Хотина, и Знамова – пусть скажут сами. Заинтересовался Суворов. Решил подождать. Приходят солдаты.
– Ты был первым? – спрашивают у Гагина.
– Нет, – отвечает Гагин. – Первым был Хотин.
– Нет, не я, – отвечает Хотин. – Первым был Знамов.
– Братцы, – воскликнул Знамов, – так я же и третьим не был! Первым был Гагин. За Гагиным – Хотин.
Порадовался Суворов солдатской скромности, подошел он к гренадерам.
– Дети! Чудо-богатыри! Все вы были первыми. Все вы герои!
Потом Суворов вернулся к офицерской палатке. А там дело чуть не до драки. Офицеры по-прежнему спорят, друг другу первенство не уступают.
Разозлился Суворов.
– Марш спать! – прикрикнул на офицеров. – Никто из вас первым не был. Нет среди вас истинного героя.
Переход
Движется суворовская армия, совершает стремительный переход. День, второй, третий… десятый. Каждый день – шестьдесят верст. То ли солнце палит, то ли грязь, непогода – идут колонны одна за другой, совершают дальний поход.
Измучились солдаты в пути. Пообтрепались башмаки на дорогах. Гудят от волдырей и усталости ноги.
Изнемогли солдаты. Нет солдатских сил идти дальше. А идти надо. Нельзя не идти.
Догоняет Суворов заднюю из колонн. Делает вид, что не замечает солдатской усталости.
– Богатыри! Ребята! – кричит Суворов. – Орлы! Да за вами и конному не угнаться! Так, верно, молодцы – шире шаг: отдавите передним пятки!
Догоняет Суворов среднюю из колонн:
– Богатыри! Братцы! Неприятель от вас дрожит. Вперед! Вперед! Нога ногу подкрепляет – раз, два, левой, левой… Рука руку усиляет – раз, два, левой, левой! Шибче! Шибче! Задние пятки отдавят!
Догоняет Суворов первую из колонн:
– Дети! Орлы! Неприятель без вас скучает. Вперед! Вперед! Теснее ряд, выше голову, грудь навыкат! Ух, махни, головой тряхни, удаль солдатскую покажи! Барабаны! Музыка! Песни!
Затрубили трубачи и горнисты, ударили барабаны, разнеслась над войсками песня. Повеселели, подтянулись солдаты. Сбилась от четкого солдатского шага дорожная пыль столбом.
Едет впереди своих войск Суворов – доволен. Не остановилась русская армия – движется. Забыли солдаты про ссадины на ногах и усталость. Идут колонны одна за другой, совершают стремительный переход.
Палочки
Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был великий охотник до разной добычи.
Начнут солдаты стыдить товарища.
– А что, – отвечал Пень, – кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять ничего нельзя!
Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов по кривым, узким улочкам, видит – выскакивает из ворот соседнего дома солдат, гусь под мышкой.
– Эй, молодец, – окликнул Суворов, – сюда!
Подбежал Пень.
– Откуда гусак?!
Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:
– Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.
– Так и дала? – усмехнулся Суворов.
– Дала, дала и еще приходить велела.
Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка. Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела, подбежала к нему и давай вырывать гуся.
Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.
– Значит, сама дала и еще приходить велела! – обозлился Суворов.
– Так то не она, другая дала, – стал выкручиваться Пень. – Молодая.
– Ах, молодая! – воскликнул Суворов.
Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.
Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.
Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали. Протянул он руку к солдатской пазухе – вытащил шаль.
Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат, приказал взять мародера под стражу. Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать шомполами.
Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:
– Жителя не обижай – он тебя кормит, не обижай – он тебя поит. Так ему. Так ему. Еще, еще! – командует Суворов. – Пусть хоть палочки дурь выбьют. Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат – защитник жителя. Солдат не разбойник!