— Подарок судьбы, — пробормотал он и дал полный газ, спрыгивая с тротуара на мостовую.
* * *
Москва, Большая Академическая улица,
17 сентября 1995 года. 23:45
— Подарок судьбы, — прошептал Пустынник в самое ухо женщине, надевая ей на шею широкое бриллиантовое колье.
— Что это?! — ахнула Марина, открыв глаза и увидев свое отражение.
— Самое красивое колье из ювелирных магазинов Москвы самой прекрасной женщине этого города. — Маг сжал ее плечи, прижимая к себе. — Ты самая лучшая женщина, которая только существует на этой земле. И я невероятно счастлив, что встретил тебя, что ты согласилась стать моею. Теперь ты будешь купаться в золоте и драгоценностях, я стану носить тебя на руках, я преподнесу тебе все, что только может подарить тебе этот мир…
— Толенька, счастье мое… — Она извернулась, подняла к нему лицо, обхватила за шею. — Неужели это ты? Какой ты…
Пустынник удовлетворенно отметил, что перед ним была уже не серая мышка, которую он увидел на кухне в свой первый вечер, а настоящая женщина. Глаза смертной пылали, щеки порозовели, губы дышали жаром. Купаясь в хлещущей из своей временной жены энергии, маг наклонился, закрывая губами Марине рот, скользнул языком внутрь, ощутив встречное прикосновение ее языка, прижал женщину к себе, медленно провел ладонью ей по спине, нашел поясок, нащупал на нем узел, потянул кончик махровой ленты, распуская его. Перехватил пальцами ворот, развел и отпустил, позволяя халату соскользнуть, обнажая тяжело дышащую добычу, опять повернул лицом к зеркалу, прошептал в самое ухо:
— Ты посмотри, как это красиво…
Обнаженная женщина, на ключицах которой пускали синие отблески десятки бриллиантов, улыбнулась, закрыла глаза, откинув голову назад, отдаваясь ласкам ставшего невероятно страстным мужа. А тот целовал ее плечи, гладил бедра, осторожно касался подушечками пальцев напряженных сосков.
Пустынник, продолжая левой рукой наглаживать ее грудь, правой скользнул вниз, проник сквозь густые кудряшки, мягко нажал пальцем. Смертная застонала, несколько раз резко дернула бедрами, вцепилась ему в волосы.
— Пойдем, — попросила она.
— Я хочу видеть, — изобразил еще более тяжелое дыхание маг. — Я хочу тебя видеть, счастье мое, моя любимая. Ты так красива, ты прекрасна, как сама жизнь…
— Пойдем… — Женщина уже не просила, она умоляла.
— Мариночка моя, ненаглядная моя, желанная… — продолжал нашептывать Пустынник, ускоряя движения пальца, погруженного в горячую влажную тесноту. Он понимал, что момент энергетического импульса совсем близок и сбиваться с ритма нельзя. Еще несколько секунд — и ему останется лишь придать импульсу форму, превратить его не в бесполезно потраченную силу, а в выстрел, который потрясет всю планету. — Мое чудо, моя сказка, моя Мариночка…
— А-а-а!!! — Сладострастный экстаз смертной взорвался с мощностью, способной снести весь город — захоти кто-нибудь из магов так пошутить. Но Пустыннику было не до веселья. В его распоряжении имелось всего лишь несколько мгновений, пока он, оседлав, словно мальчишка орловского рысака, мощнейший энергопоток, не признающий времени, расстояний и границ, мог использовать его силу в своих интересах. Всего несколько мгновений — но он успел услышать чей-то вызов и ответить на него, отправив в открытые души столь ненавистный запах, взломав с помощью подаренной силы слабые перегородки чужого разума и желаний.
— А-а-а… — Тело Марины обмякло. Вяло пытаясь уцепиться за мужа, она сползала на пол, но Пустынник успел подхватить женщину. Маг легко поднял ее, отнес на постель, уложил, прикрыв одеялом:
— Спи, моя хорошая, отдыхай, — наклонился и поцеловал смертную. — Спи, родная.
Черт возьми, в эту минуту Пустынник действительно почти любил ее!
* * *
Иркутск, Первомайская улица,
18 сентября 1995 года. 00:20
— Давайте, девочки, по чуть-чуть, и начнем, — предложила хозяйка. Ее явные пятьдесят лет неумолимо пробивались в мелких морщинках — их не могла скрыть даже яркая косметика, — в редких волосах, пусть и перекрашенных в огненно-рыжий цвет, в плоской груди — пусть и спрятанной под спортивный костюм.
— Почему все время девочки? — возмутился толстяк в костюме-тройке, грудь которого перечерчивала золотая цепочка, идущая к жилетному карману.
— Да ладно вам, Сергей Салохович, — укорила курчавая остроносая женщина в длинном свитере крупной вязки. — Можно подумать, вас просят выйти за дверь.
— Но, Инга Алексеевна, согласитесь, — пригладил седые волосы толстяк, — я отнюдь не «девочка», я кавалер.
— В таком случае поухаживайте за дамами. — Хозяйка, успевшая выставить из бара на стол пять рюмок и бутылку «Черного монаха», открыла ящик и достала штопор. — Или вы обиделись?
— Эх, Оленька, — махнул рукой Сергей Салохович, — разве ж можно долго обижаться на таких прелестниц?
Он вогнал штопор в пробку, рванул. Пробка подалась, послышался легкий хлопок.
— А как пахнет! — восхитился «кавалер», наполняя бокалы. — Сразу чувствуется настоящий виноград. Тамара Семеновна, Елена Павловна, прошу к столу.
Приглашенным женщинам было так же «под полтинник», но они молодиться не пытались, а потому обращаться к ним по имени толстяк не рисковал.
— За удачу, девочки, — вздохнула рыжая Ольга. — Похоже, нам наконец-то повезло.
Она резко опрокинула в себя вино, поставила рюмку на подоконник, пересекла комнату, опустила крышку секретера и достала что-то плоское и широкое, завернутое в белую фланельку.
— Вот, — развернула хозяйка ткань. Под ней оказалась треугольная доска, в центре которой, в круглом пазу, лежала круглая же медная пластинка с тремя отверстиями, в которых виднелись латинские буквы и арабские цифры. Углы доски украшались крупными клыками, смотрящими вверх. Ольга еще раз заглянула в секретер, достала три коромыслица с колокольчиками на концах, осторожно опустила на клыки. — Вот. Вы даже не представляете, как трудно было выклянчить ее в музее хотя бы на день. Это итальянская вещь, шестнадцатый век. Говорят, что в ее углы вправлены зубы оборотней, убитых в тот год в лесу под Тулузой, а доску проклял сам Бенторио Медичи, и поэтому у нее есть свой собственный дух-покровитель. Еще не было случая, чтобы умершие не откликнулись на призыв этой доски.
Вино было мгновенно забыто — бутылку и бокалы собравшиеся оставили на подоконнике, сами обступили стол.
— Хитрость в том, — продолжала хозяйка, — что вызывать нужно не самого умершего, а демона Алазара, духа-покровителя доски. А потом уже дух разыскивает и приводит того, кто нужен.
— Вы полагаете, — кашлянул толстяк, — Пушкина уместно тащить к себе таким образом, чуть ли не за шиворот. Поэт ведь, э-э-э, может и обидеться?
— В потустороннем мире свои законы, — категорически отрезала рыжая хозяйка. — Зато, когда Александр Сергеевич поможет нам расшифровать последнюю главу «Евгения Онегина», то сомнений в важности использования спиритической науки при изучении творческого наследия умерших авторов не возникнет уже ни у кого. Давайте готовиться, девочки. Доску завтра нужно отдавать, а нам, может быть, кучу стихов записать придется.