Обряд на крови - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 18

Не уснул. Не смог уснуть. Ну никак не спалось. Лежал, не шевелясь, на давно затекшем, одеревеневшем локте, подальше отодвинувшись, отвернувшись от пышущего раскаленными угольями костра, затянув на подбородке капюшон от спальника. А в голове все крутилась и крутилась всякая ненужная дребедень. Да все хуже и хуже с каждым часом.

Как-то в жизни в последнее время все вразнос пошло. Не так пошло, как надо бы. А вроде и неплохо начиналась…

Занятие по сердцу себе долго не искал. Как-то все само определилось.

Отец, страстный рыбак и охотник-промысловик, с трехлетнего возраста начал его повсюду с собою брать — и в лес, и на реку. И зимой, и летом, в любую погоду. Мама поначалу противилась, ворчала, но тот уперто на своем стоял: «Ничего-ничего, пускай с малолетства к хорошему делу приобщается. Глядишь, не хлюпиком, а мужиком, человеком вырастет. Среди нашей таежной братии, мать, сама же знаешь, алкашей законченных да уродцев всяких моральных — по пальцам посчитать. Тайга ж, она каждого круто в оборот берет, да всю эту гадость нашу темную по капелюшке из души и выдавливает. Это я тебе точно заявляю. По себе знаю». Поэтому, когда пришло время профессию выбирать, и лишней минуты не раздумывал. После окончания десятилетки поступил в Иркутский пушно-меховой техникум. А через два года, будучи уже свежеиспеченным биологом-охотоведом, продолжил обучение в ИСХИ — Иркутском сельскохозяйственном институте на факультете охотоведения. Пять лет пролетели как один день, но ежечасно радостный и светлый. А потом и еще одна сокровенная мечта чудесным образом сбылась — попал по распределению в заповедное Приморье.

Сказочно богатый край заворожил, будто присушил к себе накрепко. Уже через полгода и не мыслил больше его когда-нибудь покинуть.

Все здесь было для него непривычным, необыкновенным, не таким, как в родной сибирской тайге. Везде, куда ни кинь взгляд, какое-то странное, а порой и вообще необъяснимое смешение южных и северных форм. Аянская ель, обвитая лимонником и виноградом. Пробковое дерево и маньчжурский орех, барбарис, аралия, легендарный женьшень — рядом с кедром, пихтой и лиственницей. Изюбрь, и соболь, и пятнистый олень. Белая куропатка и фазан. Голубая сорока и орлан белохвостый. Горал и барс, и тигр — мудрый и грозный владыка леса. И еще великое множество других самых разнообразных видов флоры и фауны. Да просто какой-то неописуемый рай земной для любого натуралиста! Но по роду деятельности все это потрясающее, поражающее воображение природное богатство ему надлежало не только изучать, а в первую очередь оберегать, охранять от ненасытной первобытной человеческой алчности. За что и взялся со всем жаром молодой души, со всем неуемным юношеским максимализмом. Никому не спускал, не уступал, невзирая на лица. И очень скоро нажил себе целую кучу врагов, а потому и первый серьезный разговор с начальством не замедлил состояться. «Это, конечно, здорово, парень, что ты действительно сильно за дело радеешь, — принялся вразумлять его степенный, умудренный опытом Иван Иваныч Стерлигов, в течение двадцати лет бессменный районный охотовед, — но пора бы уже тебе и мозги прочистить. Пока не поздно. Вон сколько кляуз на тебя за какой-то месяц накопилось — воз да малая тележка. Да то, что мне, это еще ладно. Это еще полбеды. А вот то, что на тебя уже в прокуратуру заявление накатали, да не абы кто, а весьма уважаемые в районе граждане — это, я тебе скажу, не есть хорошо. Это, парень, даже дюже плохо. Да просто никуда не годится. Ни в какие ворота не лезет. Я, конечно, в этом деле — на твоей стороне и в беде тебя не оставлю, но далеко ж не все в моих скудных силах. И надо мной начальство есть — соображать же должен».

Нельзя сказать, что этот первый урок впрок ему не пошел, но основательно «соображать» научился гораздо позже, когда еще немало накосячил, немало дров наломал. Спасибо Ивану Иванычу — всегда и везде горой за него стоял. Не бросал в трудных ситуациях, не отдавал на растерзание. Неустанно и терпеливо учил уму-разуму: «Ну заваришь ты кашу раз-другой, наведешь ты большого шороху в районе, и что дальше? Принципиальность — она ж тоже не дубина сучковатая. Нельзя же ею всех подряд по темечку охаживать, без всякой оглядки. Так же недолго и зубы себе сломать, и должности лишиться. И кому от этого хуже выйдет? Да тебе ж и будет. Тебе, Леша, а главное — всему делу нашему. Ну вот уволят, к примеру, тебя, меня, еще кого другого, на нас с тобой похожего, и кто тогда, скажи на милость, всем этим будет заниматься? А если назначат вместо нас каких-нибудь рвачей да проходимцев, совсем без стыда и совести, и что тогда? Да все ж и кончится на глазу! Всю нашу тайгу родимую подчистую выскребут. Одна пустыня голая кругом останется. Вот ты и думай, парень, как в той поговорке, чтобы «и рыбку съесть, и на хрен сесть» получилось. Трудная это задачка? Без спору — не простая. Трудная, но выполнимая. Да и всяк же, Леш, по этим правилам живет. И теперь, и раньше. И иначе никогда не будет. Так что не дури, парень. Помозгуй, смирись да работай».

Смириться, может, и не смирился в полном смысле этого слова, но все же понял, в конце концов, что к чему. Понял и принял пускай и крайне неприятные, но непреложные правила игры. Больше не рубил сплеча, не ввязывался в ненужные свары, впустую расходуя силы. Научился при необходимости и уступать, и задний ход давать, исходя из трезвых тактических соображений. Стал гораздо сдержаннее, спокойнее. Уже не порол горячку, не принимал никаких продиктованных одними эмоциями скоропалительных решений. А прежде чем начать действовать, давать «бумаге» (составленному на обличенного властью браконьера протоколу) законный ход, тщательно взвешивал, обдумывал все возможные последствия. Потому и перестал постепенно быть для местечковой головки мелким, но вредным надоедливым раздражителем. От этого, естественно, и дело выиграло, и авторитет заметно подрос. И, когда Иван Иваныч ушел на пенсию, на заслуженный отдых, никто из районного руководства уже не стал возражать против его, Назарова, назначения на вышестоящую должность.

Ну а дальше — как у всех людей. Женился, завел семью. Пустил корни, растеряв последние остатки «независимости». Пошли дети. Сначала — дочь, потом — сын. И теперь уже стало не только на работе, но и дома — дел невпроворот. Не успел из тайги вернуться, а уже висят над тобой, как дамоклов меч. Да все разом. Помылся, побрился, побаловал себя вкусной жениной стряпней, слегка дух перевел и — снова впрягайся. И воды в бидоны натаскай, и дров наруби, и вольеру собачью поправить давно пора, и в погребе полки настелить, и в омшанике двери притереть. Забот полон рот — на частном поселковом подворье, на огороде да на пасеке. Одно слово — прорва, никогда не переводятся. Уже и не знаешь, за что в первую очередь хвататься. Да и дети, понятное дело, растут — и шкодят, и болеют, то есть постоянного пригляда требуют.

Но все эти домашние заботы, конечно, не слишком в тягость, когда в семье лад да любовь, полное доверие и взаимопонимание. А вот когда проблемы с этим начинаются. Да еще большие…

С дочкой Наталкой никаких хлопот и вовсе не было. Росла она доброй, отзывчивой, рассудительной не по возрасту. А вот сын Темка… До четырнадцатилетнего возраста он родителей тоже только радовал. И учился хорошо. Не так, конечно, как сестрица — круглая отличница, но для мальчишки вполне сносно — на твердую четверку. Да и вел себя прилично, уважительно. Ни у кого к нему никаких особых претензий не возникало. Шалил в меру и всегда достаточно безобидно, ни в каких злокозненных затеях однокашников участия не принимал. Но потом его словно подменили. И из школы, и от соседей жалобы на него рекой потекли — то одно, то другое, то третье. Да и дома стал вдруг каким-то почти неуправляемым, упрямым, несговорчивым, на язык не сдержанным. Мать и сестру уже совсем ни во что не ставил. Ему — слово, а он — десять в ответ. Заманаешься, из последних сил сдерживаясь, желваками играть, пока нужного от него добьешься. Одним словом, сплошное мучение, а не ребенок.