Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 49

Как одна и та же вещь может одновременно пойти и остановиться? Ведь «пойти» — это значит «двигаться», «остановиться» — быть без движения. Значит, твоя юность в одно и то же время и движется, и стоит на месте? Клянусь Аллахом, если бы моя юность была столь непокорной, я оскопил бы ее, и тогда она бы не двигалась, постоянно проявляя покорность.

Прошло несколько мгновений, а потом все, даже Шлома, стоявший поодаль, который не понимал стихов, но уловил смысл последних слов Хасана, расхохотались. Хали схватился за живот и тихонько стонал, даже надменный Муслим улыбался. Толстяк мелко хихикал, с восторгом глядя на Хасана, а Хали, ударив его по плечу, крикнул:

— Эй, Раккаши, ты так же скуп на смех, как и на деньги! Смейся во всю глотку, это ничего не стоит! Почтенные друзья и собутыльники, достаточно испытаний, разве вы не видите, что этот басрийский молодец затмит любого из вас острословием? Или вы не знаете, что он — ученик Валибы ибн аль-Хубаба, да упокоит его Аллах в своих садах, если он уже не жарится в геенне огненной. Сам покойный Махди считал Валибу лучшим поэтом и не приближал только из-за его безбожия. Его любимыми стихами были строки Валибы:

«Она не виновата в том, что из-за нее

Любовь, будто острия копий,

В сердце вонзилась и в печень,

И сердце разодрано ранами».

А Абу Али превзошел своего учителя, сказав:

«У дверей моего друга плачущая газель.

По глади ее щек струится роса,

Подобная росе кувшина, опьяняющего того,

Кто лишь посмотрит на нее.

Она тихо плачет, и все сердца пленены,

Она терзает глазами, кого пожелает,

Взглянув на каждого, она делает с ним, что захочет».

Выпьем за нашего друга и за его щедрость!

Хасан впервые попробовал багдадское вино. Оно показалось ему терпким, но быстро согрело. Неприятное чувство, вызванное надменностью Муслима и насмешками, рассеялось. Он молча слушал Раккаши, который рассказывал о Хамдавейхе, назначенном для «вылавливания еретиков и безбожников».

Его прервал Хали:

— Однажды, еще при жизни Махди, привели человека, утверждавшего, будто он — пророк. Махди спросил его: «К кому же ты послан?» Тот человек ответил: «А разве вы дали мне пойти к тем, к кому я послан? Я вышел утром, а вечером вы уже схватили меня!» Махди так развеселился, что отпустил его и еще подарил осла — самое подходящее верховое животное для пророка.

— Да, — вздохнул Муслим. — аль-Махди любил хорошие стихи и даже подыгрывал мне на бубне.

— Но еще больше любила твои стихи Банука, его дочь, — хихикнул Раккаши.

Хасан вспомнил, что видел ее в Басре, когда она, в узком кафтане, с небольшой чалмой на маленькой головке, въезжала в город по улице Корейшитов. Несколько набожных шейхов пытались встать поперек улицы, но их так отхлестали плетьми телохранители Бануки, одетые в такие же кафтаны, что и дочь халифа, что больше никто не осмеливался даже отплевываться, видя, как попираются законы ислама. Хасану очень понравилось тогда смуглое гордое лицо девушки, ее стройное тело, затянутое в черный шелк. Он слышал, что багдадские богатые модницы и невольницы в знатных домах одеваются так же, но у него еще не было случая увидеть это.

А сейчас в лавку из внутренних покоев вышла высокая девушка в кафтане, богато расшитом жемчугом. Тонкая прозрачная ткань на голове не скрывала лицо и пышные белокурые волосы. Она поддерживала покрывало выкрашенными хной выхоленными пальцами, на которых сверкали драгоценные кольца. Шлома склонился в низком поклоне, а она, что-то прошептав ему, подошла к Муслиму:

— Привет вам всем, свободные юноши, — сказала она. — Я жду вас сегодня вечером, как условлено. А мой господин Муслим обещал мне новые стихи, пусть он не забудет их, сегодня меня посетит Ибрахим из Мосула и множество богатых и знатных людей.

От ее голоса у Хасана потеплело на сердце — такой он был бархатистый и мягкий. Когда девушка, сопровождаемая виноторговцем, вышла, Хасан спросил Муслима:

— Кто она?

— Это знаменитая певица, невольница Инан, ее хозяину предлагали 500 тысяч дирхемов, но он не продает ее и не хочет отпустить на волю; он устраивает в своем доме угощения, где поет Инан, и берет плату за вход. Бедняку не услышать голоса Инан, а хозяин ее стал одним из самых богатых людей Багдада.

Прошло несколько часов. Утомленный дорогой Хасан задремал; его разбудил громкий спор Раккаши и Хали. Его новый приятель кричал:

— Хотя все они были нечестивыми тиранами, но нынешний, аль-Хади, хуже всех, проклятый лицемер, скупердяй!

Раккаши возразил:

— Он не скуп, он хочет ограничить алчность военачальников и женщин из гарема, и прежде всего Хайзуран, своей матери, которая забрала такую власть, что у ее дверей день и ночь толпятся дармоеды, чтобы выпросить через нее прибыльную должность.

— Он заполнил город виселицами! Сейчас казнят за одно неосторожное слово. А я помню, как Махди даже не обратил внимания на то, что один глупец, услышав, как при нем произносили знаменитую касыду Зухейра, сказал: «Да, нет теперь людей, стоящих у власти, которых можно было бы так восхвалять!»

— Ты забыл, что он убил Абу Муаза!

— А ты забыл, какие стихи сложил о нем Абу Муаз:

«Это халиф, что прелюбодействует со своими тетками,

Он то бьет в бубен, то играет в мяч.

Аллах захотел дать нам другого вместо него —

И выполз Мусса, сын халифа, из чрева Хайзуран».

Клянусь жизнью, я бы тоже не стерпел таких стихов! Посмотри теперь, что будет с Язданом ибн Базаном и его братом, которые попали в руки проклятого Хамдавейха!

Осторожный Раккаши пожал плечами, не произнеся ни слова. Вмешался Шлома: «Почтенные мусульмане, вы много пили и произнесли немало красноречивых слов, а сейчас самое время вам отдохнуть».

Хали, увидев, что Хасан проснулся, протянул ему наполовину опустошенный кошелек:

— Возьми, это осталось до следующей попойки, теперь надо снять какой-нибудь дом, ведь ты собираешься остаться здесь надолго?

Хасан молча кивнул. Нестерпимая тоска вновь охватила его. Ведь он чужой здесь, ему все незнакомо. Хватит ли силы, чтобы пробить себе путь среди насмешливых и завистливых недоброжелателей? Он со страхом думал о том, что придется выйти на шумные улицы, говорить с чужими людьми, кому-то угождать, кого-то высмеивать, стоять у дверей богатых дворцов. Потянуло снова в степь и будто охватило горьким запахом выгоревшей полыни.

Хали обернулся и взял его за руку:

— Если хочешь, мы снимем для тебя комнату рядом со мной. Следующий раз за угощение будет платить Муслим, потом Раккаши, хотя он скуп, как исфаганец, потом еще кто-нибудь из наших, пока черед снова не дойдет до тебя. А если пожелаешь, ты сможешь сегодня вечером пойти с нами к Инан, она будет петь новые песни на слова Муслима.