Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 37

Старики закивали бородами:

— Это истинно арабское красноречие!

В это время раздался лай собак, ржание, радостные крики женщин.

— Вернулись наши молодцы, — сказал отец Аштара.

Тихое становище затопила волна шума — где-то забили в бубен, перекликались мужские и женские голоса, кричали дети. К костру подошла толпа молодых бедуинов, среди которых выделялся ростом и шириной плеч знакомый Хасана.

— Привет вам! — сказал Аштар старикам. — Сегодня мы вернулись с удачей.

Он осекся, увидев чужого, но тут же, узнав Хасана, улыбнулся ему:

— Привет тебе, Абу Нувас из Басры, видишь, я запомнил твое имя. Добро пожаловать к нам и не взыщи, если что-нибудь придется тебе не по вкусу.

Потом, обратившись к отцу, Аштар добавил:

— Я привез тебе теплый плащ. Ты можешь носить его сам, а можешь отдать сестрам, — и подал отцу сверток.

При скудном свете костра Хасан увидел на плаще медные застежки в форме полумесяца. Такие были у одного из стражников, сопровождавших Хасана к кудаитам. У него засосало под ложечкой: так вот чем занимались молодцы Бану Кудаа! Не показав виду, что узнал плащ, Хасан ответил Аштару:

— Привет тебе, я нашел приют и убежище в вашем становище и думаю пробыть у вас некоторое время.

— Добро пожаловать! — повторил Аштар.

Уйдя в свой шатер, Хасан долго не мог уснуть. Он чувствовал голод, немилосердно кусали блохи, тревожили непривычные звуки степи, а потом стало холодно. Он плотнее закутался в свой плащ с прослойкой хлопка, но это не помогало. Как эти молодые сильные мужчины, которые весь день проводят в седле, могут довольствоваться горстью сушеных фиников и чашкой кислого верблюжьего молока? Чему учиться у них? Что они знают и что видели в жизни? Тошнота подкатывала к горлу при мысли о том, что вся утварь и одежда, какая есть в становище, добыта тем же путем, что и плащ. Он с нетерпением ждал утра.

Наконец стало светлее. Хасан с трудом поднялся — все тело затекло от холода и лежания на тонком неровном войлоке, постеленном прямо на земле. Распахнув полы палатки, он вышел и остановился, ослепленный.

На нежно-розовом небе плыли легкие серебристые облака. Вершины холмов слегка курились — тонкие полоски песка струились под утренним ветром, чертя изменяющиеся с каждой минутой узоры, действительно напоминающие «буквы псалмов, начертанные рукой монаха», как говорили древние поэты. На самом краю неба ярко горела узкая алая полоса зари — «хвост волка», как называют ее степняки, а над ней, пронизывая тонкую пыль, носившуюся в воздухе, сиял ослепительный венец лучей солнца, еще не взошедшего, но возвещающего о своем появлении.

А на вершине соседнего холма виднелись четкие силуэты всадников, казавшиеся черными на фоне утреннего неба. Они будто сливались с ним и выглядели естественно, и вместе с тем, величественно, как породившие их степные земли. В самом высоком и широкоплечем наезднике он угадал Аштара. Тот, узнав городского гостя, приветственно махнул рукой, потом поднял коня на дыбы и растаял в искрящемся жемчужном воздухе, а за ним исчезли его спутники. Внезапно Хасан каким-то озарением понял бедуина и его соплеменников, и простил им все: грубость, жестокость, дикость. Да, только под таким просторным небом может жить человек, только здесь может жить свободный язык, красноречивый в своей естественности и изысканный в своей красоте!

Постояв немного, он вернулся в палатку, испытывая странное чувство тоски и зависти. Ему ведь не суждено существовать так легко и бездумно; он вечный раб листа бумаги и калама.

Прошло несколько недель. Хасан уже привык к ночному холоду. Он крепко засыпает, съев кусок лепешки и запив его верблюжьим молоком, и укусы блох уже не будят его. Вечерами приходит к костру и слушает рассказы стариков, шутливые перебранки девушек и юношей племени. Аштар не раз звал его с собой, но Хасан отговаривался тем, что он плохой наездник и будет мешать в пути. Аштар ядовито высмеивал его, называл трусом, но Хасан не обижался. «Я поэт, — говорил он, — а ты знаешь, что поэты сражаются не копьем и мечом, а языком и пером, и раны, нанесенные ими, не заживают до самой смерти».

Однажды вечером, придя к костру, он увидел незнакомого человека в небогатой городской одежде. Поднявшись навстречу, он вежливо поздоровался:

— Привет тебе, Абу Нувас, мы слышали о тебе в Багдаде, и даже сам повелитель правоверных, говорят, одобрил некоторые твои стихи.

— Добро пожаловать, брат арабов, — ответил Хасан по привычке: так обычно обращаются к бедуинам, а это горожанин, да еще из образованных, судя по разговору.

— Меня зовут аль-Муфаддаль, — продолжал багдадец, — я, подобно тебе, провожу свои дни среди сынов степи, собирая по приказу повелителя правоверных, пословицы и изречения арабов, хранящих их в своей памяти.

— И ты не боишься ездить один? — невольно спросил Хасан, вспомнив шерстяной плащ с медными застежками.

— Я бедный человек и у меня нет ничего, кроме моих свитков и чернильницы, а на моего верблюда не польстится даже живодер, но это животное кроткое и выносливое. У меня есть сушеное мясо и немного фиников, а воду я беру из родников и колодцев. Теперь я остановился в становище этого достойного и славного племени, чтобы услышать их пословицы и записать их. Продолжай же, достойный брат арабов.

Один из стариков, взяв в горсть тощую бородку, зашамкал:

— А знаешь ли ты пословицу: «Более косноязычный, чем Бакиль?».

Старики кругом захихикали. Муфаддаль, развернув один из своих свитков, просмотрел его, бормоча:

— Это будет на букву «ба»; нет, этой пословицы у меня, кажется, нет.

— Так слушай же. В одном из племен Аднанитов-северян, ибо большинство дураков и косноязычных родом северяне, жил человек по имени Бакиль. Однажды он купил у охотников молодую жирную газель за 11 дирхемов. Взвалив ее на плечо, Бакиль отправился домой. Ему встретились его родичи. Они спросили: «Сколько ты заплатил за эту газель?» Бакиль долго думал, а потом вытянул руки, растопырив все десять пальцев, и так как ему не хватало одного до одиннадцати, он еще высунул язык. С тех пор стали говорить: «Более косноязычен, чем Бакиль». И вот еще, кстати, пословица о дураках, которую ты вряд ли знаешь. Тебе известно, почему говорят: «Глупее, чем Иджль и Хабаннака?»

— Нет, эти имена мне незнакомы!

— Так слушай же. Что касается Иджля, то это тоже был человек из северян, из Бану Ваиль. Однажды он купил коня за большие деньги, но не успел дать ему имя. А когда его спросили: «Как ты назвал своего коня?» — он встал, выколол коню один глаз и сказал: «Я назвал его „Кривой“». А Хабаннака был верблюжьим пастухом. Чтобы не заблудиться в степи и узнать себя среди других людей, он повесил себе на шею ожерелье из костей. Его брат, чтобы посмеяться над ним, как-то ночью снял с его шеи ожерелье, надел его на себя и улегся спать. Проснувшись утром, Хабаннака долго смотрел на брата, пощупал свою шею и сказал: «Он — это Хабаннака, а кто же тогда я?»