Абу Нувас - читать онлайн книгу. Автор: Бетси Шидфар cтр.№ 104

Наконец Хасану надоело все это. Он надеялся, что Амин уже давно забыл о своих словах и оставит его в покое, занятый борьбой со все усиливающимися сторонниками Мамуна.

В погожий весенний день он приказал своему гуляму Духейму созвать прежних друзей и запиской пригласил Зуфафу с ее лютнистками. Ему было весело, как в дни юности. Певица, лукаво улыбаясь, сама подносила ему чашу за чашей, и Хасан, забыв о том, что все его слова запоминаются друзьями и недругами, поднял чашу и сказал обращаясь к певице:

— Ничтожен в моих глазах тот, кто не любит вина,

Надеясь на милость Бога или страшась эмира,

Так же, как стал ничтожным и пропал

Халифат после Харуна.

Зуфафа нахмурилась и взяла чашу из рук Хасана:

— Ты слишком много выпил с непривычки, Абу Али!

Вмешался Хани:

— Абу Али заважничал в последнее время и не хочет признавать старых друзей. Слава вскружила ему голову, и он думает, что оседлал судьбу и схватил ее за волосы.

— Я никого не забыл, сын греха! Ты столько лет знаешь меня, но все никак не можешь понять. Послушай, что я скажу, и пусть слушают все!:

Я превозношусь перед людьми больше всего потому,

Что вижу — я терпеливее всех, когда придет беда.

И если бы я даже не заслуживал славы, то моя защита

От всех людей достаточна мне, и это — мой язык.

Пусть же на мою свободу не покушается никто,

Даже носящий царский венец, тот, кто укрылся за завесой дворца.

Расходились молча. Хасан понимал, что его слова передадут Амину и задумался. Не пришло ли время седлать коня и ехать в Хорасан, как сделал Муслим? Лучше покаяться в своих грехах перед разумным и образованным Мамуном, хитрым и дальновидным политиком, который не питает к нему никаких вражеских чувств. Ведь то, что читается с минбаров хорасанских мечетей — только оружие против Амина. Нет, пожалуй, уже поздно — его схватят раньше, чем он доедет до Хорасанских ворот Багдада. В конце концов, от судьбы не уйдешь. Ему надоело бояться — это не в его нраве, а в подземелье он уже был, и вышел оттуда живым и невредимым.

Позвав Лулу и Духейма, Хасан дал им на всякий случай наставления — у кого из надежных людей спрятать деньги.

Вопреки ожиданиям, он проспал ночь спокойно, никто не потревожил его и на следующий день. Лишь вечером его потребовали во дворец Хульд к халифу.

Амин находился во внутренних покоях, с ним было только несколько человек из рода Аббасидов. Увидев среди них Сулеймана ибн Мансура, Хасан понял: тот нажаловался, и вместе со вчерашними стихами получается серьезное обвинение. Как всегда в подобных случаях его охватила веселая злость, и страх пропал.

Он ожидал, что Амин станет кричать на него, но тот был спокоен. Когда Хасан дошел до середины большого ковра, устилавшего помещение, халиф жестом приказал ему остановиться и вдруг разразился самыми отборными ругательствами, которых Хасан не слышал даже от басрийских лодочников.

— Сын шлюхи, — говорил халиф с издевательской улыбкой, — ты не гнушаешься брать за свои стихи вознаграждения из грязных рук черни, а потом осмеливаешься говорить: «И даже носящий царский венец, тот, кто укрылся за завесой во дворце!» Клянусь Аллахом, ты презрел мои благодеяния и не получишь от меня больше ничего!

Сулейман ибн Мансур погладил бороду:

— А известно ли повелителю правоверных, что это — величайший еретик, из поклоняющихся двум началам — добру и злу?

— Кто-нибудь может засвидетельствовать это? — быстро спросил Амин, глядя на Сулеймана. Тот кивнул:

— Конечно, повелитель правоверных, я могу, и еще люди, которые хорошо его знают. Они здесь, за дверью.

Сулейман хлопнул в ладоши. Сразу вошли несколько человек, видно ожидавшие знака. Хасан готов был поклясться, что не знает никого из свидетелей.

— Как вы можете подтвердить, что этот человек еретик? — обратился к ним Амин.

Один из свидетелей, упавших на колени перед халифом, поднял голову:

— Однажды, когда мы вместе с ним пили вино в дождливый день…

— Поистине, то был злосчастный день, хоть и дождливый, — вставил Хасан.

— …он выставил свою чашу из беседки наружу, и в нее попало несколько дождевых капель. Тогда этот человек сказал: «Утверждают, что с каждой каплей с неба спускается ангел. Интересно, сколько я сейчас выпью ангелов небесных?» И он выпил ту воду, смешанную с вином.

— Ересь, ересь, повелитель правоверных, — закивали старцы высокими чалмами.

— Ну, что ты скажешь, Абу Нувас, и как защитит тебя на этот раз твой прославленный язык? — насмешливо спросил Амин.

— Я не скажу ничего, повелитель правоверных, раз эти надежные и почтенные люди свидетельствовали против меня, хотя я, клянусь Аллахом, не знаю ни их, ни тех ангелов небесных, о которых они говорят.

— Он снова богохульствует! — не сдержавшись, закричал Сулейман.

Амин окинул Хасана даже не враждебным, а просто холодным и безразличным взглядом:

— Эй, Каусар, распорядись, чтобы его отвели в подземелье к еретикам. Там ему, наверное, понравится больше, чем во дворце носящего царский венец.

В подземелье Хасана поместили вместе с подозреваемыми в ереси. Просторное помещение распологалось неглубоко, и сырость не чувствовалась, только ужасная духота. На этот раз оковы ему не надели; вообще, порядки оказались свободнее, чем раньше, заключенных даже прогуливали под охраной стражника, а за дирхем пропускали посетителей. В стражниках не было заметно злости, они равнодушно сидели у входа в подземелье и оживлялись, только если можно было чем-нибудь поживиться. Заключенных никто не беспокоил, и Хасану казалось, что об их судьбе просто забыли.

Он попросил одного из стражников передать записку к себе домой, и тот охотно согласился. Вернулся он очень скоро, принес одеяла, хорошей еды, бумагу и калам и долго благодарил поэта за щедрый подарок, когда получил пять дирхемов за услугу.

Хасан разделил еду между еретиками и, чтобы не скучать, сел играть с одним из них в нарды, сделанные кем-то из старожилов.

— За что тебя посадили сюда? — спросил он тощего человека с провалившимися глазами, бросавшего кости. Тот коротко ответил:

— Обвинили в том, что я поклоняюсь лжепророку Мани.

— Это правда?

Человек молча посмотрел на него и пожал плечами, и Хасан понял, что лучше больше не спрашивать. Бросая в свой черед кости, он сказал: «Наихудшая ересь, брат мой, — держать людей в заточении под землей, вдали от света и воздуха, а все остальное — дело совести каждого».

Человек кивнул головой и больше они о таких вещах не говорили.

Прошло почти три месяца. Вначале Хасану даже нравилось здесь: не нужно ничего делать, нечего желать, можно спать целый день. Еду приносил один из его гулямов, иногда он даже пытался пронести вино, но стражники отбирали его. Но постепенно все больше одолевала тоска. Ночью не спалось, мешала духота, храп или бредовые выкрики соседей. Он пробовал писать стихи, но слова казались ненужными и бледными. И все чаще тревожила мысль о смерти. Зачем он прожил жизнь; что останется после него? Раньше Хасану казалось, что у него есть множество прекрасных сочинений, но теперь, перебирая их в памяти, он находил свои стихи однообразными. Если бы начать жизнь снова, он написал бы лучше! Надо работать еще, создать такие строки, которые не забудутся никогда, но для этого прежде всего надо выйти отсюда!