Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - читать онлайн книгу. Автор: Генри Воллам Мортон cтр.№ 23

На четвертом гобелене декорации меняются. Мы видим вход христиан в разоренный Танжер. В центре гобелена — типичный обнесенный стеной городок с башенками и зубчатыми стенами и несколькими минаретами для придания мавританского колорита; море лижет стены, а у подножия башен растут красивые звездчатые цветы. Слева рыцари приближаются к молчаливому городу, пешие и верхом, и скованные позы этих одетых в пластинчатые доспехи людей, сжимающих мечи и копья, переданы восхитительно. Рыцарь в броне въезжает в главные ворота города с королевским знаменем, которое он установит на стене над воротами, а в фоне прекрасно ощущается присутствие огромной армии. Герой этого гобелена — не король и не принц, но важный молодой человек в доспехах, который едет на прекрасном боевом коне, бронированном и украшенном плюмажем, как и он сам: это дон Жуан, коннетабль Португалии и сын герцога Брагансы. В то время как все это происходит слева от молчаливого города, мавританские жители видны справа — в неспешном и полном достоинства исходе. Те, кто создавал эти гобелены, жили примерно спустя тридцать лет после того, как турки захватили Константинополь, и, без сомнения, одежды византийских беженцев были более знакомы глазу европейцев, чем платье мавров; этим можно объяснить, что мы видим великолепную толпу в сверкающей парче и золоте, в разнообразных головных уборах, от тюрбанов до маленьких конических шапочек, увенчанных мехом, а женщин — без покрывал и в платьях, с виду совершенно греческих. И толпа в разноцветных туфлях идет по полям цветов.

Еще два гобелена — полагаю, работы другого художника и другого ткацкого стана — изображают осаду Алькасаркивира на марокканском побережье, и хотя их признают выдающимися в любом другом месте, в моем восприятии они существенно уступают тем, что описаны мною выше.

Потом священник показал несколько церковных реликвий, но, как мне показалось, то и дело отвлекался от золотых реликвариев и крестов, великолепных самих по себе, словно вновь и вновь переносясь в крик и сумятицу боя, где трубачи выдували призывы, а король мчался на коне посреди серебряных маргариток.

— Не желаете ли осмотреть погребальные склепы? — спросил священник и повел меня обратно в церковь.

§ 3

Мы спустились по ступенькам слева от алтаря и вошли в известняковый склеп, где я увидел упокоенной при грубом свете незатененных электрических ламп изрядную часть земного великолепия. На полке стояли старинные маленькие гробы, забранные обручами из потускневшего металла, и каждый гробик был снабжен замочной скважиной, словно походный сундук. Здесь были похоронены дети, едва успевшие сделать свои первые шаги по стезе грандов. Остальную часть склепа занимали могилы семей Мендоса и Пастрана, в два ряда, обращенные друг к другу. Я подошел к надгробию доньи Аны Мендоса-и-де-ла-Серда, одноглазой принцессы Эволи.

Священник конечно же знал истории, связывающие ее имя с именем Филиппа II, но был убежден, что это сплетни, и говорил о принцессе в мягком и добросердечном тоне, как о сильной и властной женщине, которая уже ответила за свои грехи перед высшим судом и теперь недосягаема для земного суда и приговора.

На картине в Пастране принцесса показана благочестиво преклоняющей колена рядом с мужем, пока святая Тереза оделяет двух монахинь-кармелиток одеяниями; здесь принцесса — молодая женщина выдающегося очарования и красоты. Она одета в приталенное закрытое платье по моде тех дней, с рукавами-буфами; плотный плиссированный воротник обрамляет овальное лицо, совершенное, если не считать черной повязки на правом глазу. Я спросил священника, знает ли он, как принцесса потеряла глаз. Он ответил, что история, бродившая по Испании в течение многих веков, приписывает эту потерю несчастному случаю на охоте или во время фехтования с одним из пажей. Самый последний из биографов доньи Аны, доктор Грегорио Мараньон, отвергает обе версии и считает, что принцесса просто могла быть косоглазой.

Она вышла замуж совсем юной — за Руя Гомеса де Сильву, фаворита Филиппа II, и за четырнадцать лет супружеской жизни стала настоящей матроной большой семьи. Гомес, человек тактичный, умел обуздывать свою властную жену, но время от времени у нее все же случались вспышки гнева — особенно в отношениях со святой Терезой, которая была в определенном смысле ничуть не менее деспотичной. Можно вспомнить, в частности, как святая Тереза приехала в Пастрану, чтобы основать там женский монастырь.

Принцесса держала себя очаровательно и убедила святую Терезу показать ей рукопись «Моей жизни» — разумеется, в строжайшем секрете. Потом книга пошла по рукам во дворце, и, поскольку некоторые из переживаний святой казались фантастическими людям без всякого опыта духовной жизни, над Терезой стали насмехаться за спиной, и, куда хуже, кто-то сообщил инквизиции, что на книгу следует обратить внимание. Всегда готовая обрушиться, словно кузнечный молот, на самозванных святых и истеричных монахинь, инквизиция приняла дело к рассмотрению, и, как иногда говорят (ошибочно), расследование задержало публикацию этой знаменитой работы на десять лет. На самом деле инквизиция не нашла в книге признаков ереси, и сама святая Тереза оставила ее у инквизиторов для пущей безопасности: пока рукопись не понадобится, чтобы снять копию для других монастырей.

Тем не менее этот инцидент не способствовал теплым чувствам между двумя женщинами, и когда принцесса начала помыкать кармелитками в Пастране и изводить их, святая Тереза чрезвычайно разгневалась. Принцесса не останавливалась ни перед чем, чтобы получить желаемое. Возгоревшись добыть для монастыря статую неоспоримой и испытанной святости, она, говорят, выкрала священное изваяние Nuestra Señora del Soterrano — Пресвятой Девы Подземелья — из часовни замка Сорита в Эстремадуре. Принцесса завернула статуэтку в белую ткань и унесла ее в сумке. Подобные действия не могли не привести к разрыву между святой Терезой и принцессой: разрыв случился, когда принц Эволи умер, и в первом порыве горя вдова решила стать монахиней в своем собственном монастыре. Кармелитки пришли в ужас от мысли о столь знатной новенькой. «Принцесса — монахиня?! — воскликнула настоятельница. — Тогда, полагаю, сей дом обречен». Она оказалась хорошей пророчицей: принцесса перевернула монастырь с ног на голову. Она настаивала на том, чтобы к ней обращались, титулуя, и ожидала, что монахини будут прислуживать ей на коленях. После нескольких месяцев беспорядков святая Тереза послала двух монахов в Пастрану с приказом закрыть монастырь, а монахинь перевезти в Сеговию. Гнев принцессы был столь силен, что поезду из пяти экипажей с монахинями пришлось украдкой выезжать из Пастраны в полночь, чтобы избежать ярости властительницы.

Принцесса вернулась в мир — и с головой погрузилась в политические интриги. Доктор Грегорио Мараньон в своей книге «Антонио Перес» опровергает слухи о ее романах, все еще бродящие по Испании, и считает, что она была своевольной женщиной с ненасытной жаждой властвовать и повелевать. Принцесса заключила союз, который мог быть и сугубо деловым, со статс-секретарем короля Филиппа Антонио Пересом. Это был человек, добившийся успеха собственными силами, он обладал выдающимися способностями и был совершенно лишен нравственности — надушенный денди, посвященный во все темные тайны Эскориала. Он мог влиять на решения короля. Перес и принцесса настолько погрязли в опасных интригах, что настал момент, когда они поняли: для сохранения безопасности придется убить человека, которому известно об их проделках, — Хуана де Эскобедо, секретаря дона Хуана Австрийского. Перес искусно наушничал королю, и без того склонному к чрезмерной подозрительности, и убедил монарха казнить Эскобедо по обвинению в государственной измене. В современных автократиях такие убийства известны как «устранения», но в шестнадцатом веке их именовали «экзекуциями», и король, отдававший приказ о казни — а это было обычным делом, — не испытывал затруднений с получением прощения и отпущения грехов от церкви.