Отступление - читать онлайн книгу. Автор: Давид Бергельсон cтр.№ 9

Каждый вечер он на пару часов закрывает аптеку и куда-то уходит. Тайком, один, пускается в путь из города.

* * *

Город между тем тонет в сумерках, шумит, допоздна не зажигает ни одной лампы. В конце широкой окраинной улицы стоит одинокий дом со старыми некрашеными ставнями, и в нем девушка-курсистка, которая, кажется, решила промолчать всю свою оставшуюся молодость. А кому какое дело? Поначалу интересовались. Стоило появиться в городе приезжему, его водили по Ракитному, показывали скалу над рекой, синагогу, кладбище, раскинувшееся по обоим берегам, а потом приводили на широкую окраинную улицу и рассказывали:

— Вон тот дом видите, где крыша покосилась, с некрашеными ставнями? Там девушка-курсистка, молчит уже второй месяц.

Но потом привыкли. К тому же произошло другое важное событие: в доме богача Ойзера Любера разразился ужасный скандал. Накануне субботы соседи сидели со свечой на балконе, который выходит на пустынную площадь с растущими полукругом молодыми тополями, пили чай, угощали гостей и вдруг услыхали душераздирающий крик, визг из-за дома — из сада со стороны берижинецких полей. Когда прибежали, увидели, что на земле сидит чернявая Лейка.

— Помогите! — кричит она и теребит кофточку на груди. — Он убежал… Вот сейчас убежал…

Она задыхалась и не могла говорить. Но сторож, появившийся с другой стороны, поймал беглеца, студента Бриля, так вцепился в него, что оторвал лацкан серой студенческой тужурки.

С той поры Ханка потеряла покой. Ей страшно встретиться со студентом Брилем, который уже почти стал ее женихом. Вечером, направляясь к Этл Кадис, она крепко держит за руку братишку, кучерявого Мотика. Хоть он и маленький, все же какая-никакая защита… Каждый раз, стоит ей оказаться на широкой, безлюдной окраинной улице, сердце ее замирает от страха: в сумерках она всегда встречает там какого-то высокого человека, длинного, словно тень. Кто бы это мог быть? Когда Ханка приближается, он поворачивается и исчезает. Однажды, поздним вечером, Ханка натыкается на него возле дверей Этл, бледнеет и тотчас его узнает: молодой человек из новой аптеки.

— Ой! — негромко вскрикивает она с испугу. А его лицо неожиданно делается как восковое, он нелепо улыбается и, виновато ссутулившись, уходит прочь.

Кончилось все это так: как-то вечером Мейлах явился в одинокий дом с некрашеными ставнями. Вдовы Кадис тогда не было, Этл в одиночестве лежала у себя в комнате, не зажигая света, и молчала, как всегда. Вдруг раздается стук в дверь. Этл молчит и видит: дверь потихоньку отворяется, и внутрь проскальзывает длинная, робкая тень, тень Мейлаха. Он останавливается на пороге, словно чего-то испугался, и не знает, что сказать. Потом садится на диван и так сидит минут десять. Только пару раз пробормотал: «Вот…», пошевелил губами и больше ни слова.

Поднимается, чтобы уйти, но медлит на пороге, виновато опускает голову. И вдруг неожиданно говорит таким странным, деревянным голосом, как будто заговорил не человек, а стол или табурет:

— Простите, не обижайтесь, — говорит, не глядя ей в глаза, — мне все время казалось, что я должен вам что-то сказать.

Открывает дверь и прибавляет:

— Что-то такое сказать…

И исчезает.

А Этл подняла голову и смотрит с изумлением: что бы это значило?

Назавтра она впервые после трех месяцев молчания оделась и пошла к нему в аптеку за объяснениями.

Вот с того дня в Ракитном и заинтересовались Мейлахом; всем хотелось знать, чем это кончится: станет Мейлах женихом Этл Кадис или нет?

Часто видели, что он захаживает к ней домой. Как-то вдова пришла в магазин к Азриэлу Пойзнеру узнать насчет тех нескольких тысяч рублей, которые она прячет у него от своего скупого свекра. Это было как раз накануне ярмарки, когда магазин Пойзнера ломился от недавно привезенных товаров. Дать ей наличных он тогда не смог, только написал новые расписки взамен старых. Поэтому он принял ее очень почтительно, не так, как прежде. Усадил за столик, сел напротив, два раза кашлянул, прочистив легкие.

— Говорят, — спросил, — у вашей дочери прекрасный жених?

В ответ вдова Кадис смиренно вздохнула.

— Знаете, — говорит, — Господь обязательно поможет, если захочет.

Но почему же тогда Мейлах выглядел еще более подавленным, чем обычно? Почему именно тогда к нему приходила, принарядившись, красавица Хава Пойзнер?

* * *

Обо всем этом Хаим-Мойше через несколько дней после приезда узнал от девятнадцатилетней прекрасно воспитанной Ханки Любер, но больше ничего не смог от нее добиться. Вернувшись ранним вечером в лес, он чувствовал себя немного усталым, разбитым. Сидел с Ицхоком-Бером на солнечной стороне и улыбался.

— Сферы, — говорил, — уже отнюдь не настолько туманны — начинают проясняться.

А потом он до поздней ночи не мог заснуть. Лежал, не раздевшись, в темноте, у себя в комнате, пару раз начал о чем-то размышлять вслух. Ицхок-Бер спросил из-за перегородки:

— Ты что-то сказал, Хаим-Мойше?

— Нет, — ответил тот, — ничего.

И тут же добавил:

— Мейлах, говорю, — крикнул он через тонкую перегородку, — всегда намекал, что ему есть что сказать. Найдется немного, что сказать миру…

Он плохо спал в ту ночь, а днем впервые пришел в запертую аптеку Мейлаха. Там остро пахло карболкой, заплесневелой гуттаперчей и еще чем-то непонятным, как пахнет в любом доме, из которого недавно вынесли покойника. Смотреть было не на что. Но во втором помещении, маленьком, где Мейлах дневал и ночевал, Хаим-Мойше нашел золотой лучик, который играл с пылью на черном столике; золотой лучик пробрался туда только далеко за полдень, напоминая о заходящем солнце и черепичной крыше, которая блестит вдали, словно червонное золото, и о самом Мейлахе, долговязом, стеснительном Мейлахе, которого больше нет. Рядом с лучиком на столе лежала коробочка из-под лекарств, пустая, пожелтевшая внутри. Возле нее валялась крышка. Что за коробочка? Вместе с Хаимом-Мойше пришла Ханка Любер. Она стояла совсем близко, чуть ли не вплотную за его плечом, и не известно было, на что она смотрит: на лучик или на коробочку.

— Мейлах… — сказала она вдруг и задумалась. — Он слишком рано умер, Мейлах.

Хаим-Мойше резко повернулся и посмотрел на нее так, будто только сейчас заметил.

— Да, — повторил он за ней, — слишком рано умер, Мейлах…

С большим интересом он проверил ящик стола, где лежала кипа бумаг и огромный, толстый кошелек. Наверно, в нем завещание Мейлаха, не иначе. Но, открыв кошелек, Хаим-Мойше обнаружил в нем лишь кусочек китового уса от дамского корсета и длинное письмо на русском языке, написанное девичьим почерком. Письмо начиналось словами: «Дьявол изобретателен и умен… Может, более несчастен, чем умен».

Ясно: какая-то девушка отломила от корсета кусочек китового уса и послала Мейлаху в подарок. Однако очень странно было, что долговязый, стеснительный Мейлах хранил этот кусочек в кошельке. Хаим-Мойше показал Ханке письмо и спросил: