— Но как? И посмеет ли Гиз нарушить собственный эдикт?
— Ах, вы плохо знаете герцога. В погоне за славой и популярностью он решится на любую авантюру, невзирая ни на какой эдикт.
— Надо признаться, вы правы, — подумав, ответил Лесдигьер. — И если Гиз столь же безрассуден, неистов и горяч, как о нем говорят, то ему ничего не стоит напасть на собрание мирных людей. А оправдаться будет легко: скажет, что они первыми напали на него. Поверят Гизу, а не протестантам, будь они хоть сотню раз невиновны. Наша религия — религия бесправных и угнетенных. Нас считают бунтовщиками против светской и духовной власти. Нас предают гонениям и сжигают на кострах только за то, что мы увидели воочию всю порочность, продажность и бесстыдство церковников. При этом, вопреки их суждениям о нас, мы никогда не замышляли против них ни заговоров, ни убийств.
— Франсуа, вы, кажется, увлеклись. Мы говорим сейчас, как помочь вашим братьям по вере.
Лесдигьер рывком поднялся на ноги:
— Камилла, я сейчас же поскачу в Васси и предупрежу их об опасности!
— Собрание назначено на двенадцать часов дня первого марта.
— Послезавтра… У меня в запасе примерно пять часов до темноты сегодня, целый день завтра и плюс утро следующего дня. За это время я доскачу до Васси…
Вдруг он хлопнул себя по лбу:
— Черт возьми, да ведь именно в это время герцог должен быть близ Васси! Герцогиня Диана говорила об этом с одной из придворных дам королевы-матери в галерее Лувра. Будто бы все подстроено нарочно! Уж не было ли среди наших братьев предателя, устроившего такую ловушку?
— Откуда мне знать? — пожала плечами баронесса.
— Я вас ни в чем не обвиняю, Камилла, я только силюсь понять, как мог на тайное собрание протестантов попасть вражеский лазутчик! Ну, ничего, я исправлю эту оплошность своих братьев.
— Что вы намерены предпринять, Франсуа?
— Я ведь сказал, что немедленно выезжаю.
— Ах, я так боюсь за вас, Франсуа, и все же не в силах удержать. А ведь может статься, вы не вернетесь оттуда…
Лесдигьер усмехнулся:
— Пустое. Что такое смерть, как не та же жизнь, и отдать ее за свои убеждения — святое дело. А теперь прощайте, я должен ехать.
— Постойте же, неугомонный! На чем же вы поедете, ведь у вас нет коня?
— Я вернусь во дворец и возьму лошадь на конюшне.
— Да ведь вы сами говорите, что дорога каждая минута. Возьмите моего рысака и скачите. Сумасшедший… — добавила она тише. — Франсуа, постойте, куда же вы?
— Вниз, за вашей лошадью.
— А как же герцогиня Ангулемская? Что она скажет, узнав о вашем внезапном отъезде?
— Я думаю, Камилла, вы выручите меня из этой беды. Изложите герцогине все детали нашего плана. Думаю, она простит мне этот дерзкий шаг, ведь моей заступницей явитесь вы. Прощайте, мадам!
— Франсуа… вы забыли…
Лесдигьер вернулся, с улыбкой обнял Камиллу, поцеловал в губы и только после этого спустился вниз.
— Ах, только не загоните мою лошадь! — крикнула Камилла, перегнувшись через перила. — Она дорога мне как память!
Через минуту по булыжной мостовой послышался торопливый цокот лошадиных копыт, удалявшийся в сторону Сент-Антуанских ворот.
* * *
Камилла не спешила нанести визит герцогине Ангулемской, давая возможность Лесдигьеру уехать как можно дальше. Когда подруги встретились, баронесса тут же рассказала о спешном отъезде молодого гугенота.
— Да он что, в самом деле, — не на шутку встревожилась Диана, — вообразил себя Геркулесом
[39]
, вздумавшим совершить тринадцатый подвиг? А ты, Камилла, куда смотрела? Зачем ты его отпустила? Ужели и впрямь думаешь, что ему удастся уговорить гугенотов?
— Ах, Диана, он молод, как Нарцисс
[40]
, и горяч, как Франциск де Гиз. Удержать его было просто невозможно.
— Но почему он не посоветовался со мной? Я знаю, чем грозит государству встреча двух партий, и дала бы ему в помощь людей.
— Значит, ты тоже отпустила бы его?
— Да, — признала Диана. — Правду сказать, эти гугеноты — дружный народ и горой стоят друг за друга в минуту опасности. И наш юноша — тому пример. Но я не верю, что ему удастся убедить их разойтись, пока проедет Гиз с войском. Они слишком легковерны, эти протестанты; январский эдикт для них — вещь святая. Они верят в него, но не знают, что Гиз не упустит возможности устроить избиение, чтобы снискать еще большую популярность.
— Признаюсь, эта мысль и мне приходила в голову.
— Камилла, едем сейчас же в Лувр. Необходимо рассказать об этом маршалу или самой королеве. Они вышлют в Васси отряд во главе с Монморанси, который не допустит избиения гугенотов, могущего повлечь за собой необратимые последствия.
— Едем!
В Лувре их сразу же провели к маршалу Монморанси, супругу Дианы Ангулемской, кормившему борзых в своем кабинете. Выслушав обеих женщин и уяснив суть дела, Франсуа Монморанси нахмурился.
— Много гугенотов соберется там? — спросил он супругу.
— Около двухсот человек, — ответила за герцогиню Камилла.
— Будут ли там их вожди? Я имею в виду Конде и Колиньи.
— Об этом мне ничего не известно, но думаю, что эти двое не станут рисковать собою.
— На какое время назначена сходка?
— На двенадцать часов дня.
— Но Гиз к тому времени может уже проехать или, наоборот, задержаться в Нанси или Жуанвиле, так ничего и не узнав о сборище.
— Нет, Франсуа, мы имеем дело с предательством, — вмешалась Диана. — По всем расчетам, Гиз должен попасть в Васси именно во время богослужения протестантов.
— Вот как! И если он заметит, что они вооружены…
— …то тут же нападет на них, прикрываясь нарушением эдикта, запрещающего протестантам во время богослужений иметь при себе оружие.
Диана кивнула.
— Так, так, — протянул маршал. — Забавно. Гиз выехал из Парижа с двумя сотнями всадников. В Эльзасе он наверняка завербовал наемников, так что, надо думать, у них с Невером в наличии сейчас около пятисот шпаг и аркебуз. Силы весьма немалые для двух сотен безоружных.
— Он изрубит их в капусту! — воскликнула в отчаянии Камилла.
— И положит начало гражданской войне! Понимаете ли вы, сударыни, какой это будет иметь резонанс внутри страны? — взволнованно заговорил маршал. — Воодушевленные примером своего вождя, католики бросятся истреблять кальвинистов. Последние, в свою очередь, начнут избивать католиков, уничтожать иконы, распятия, статуи и повсюду устанавливать свой культ, отличный от римского права. Чего доброго, папа пошлет на помощь католикам свои войска, которые пройдут с огнем и мечом по нашей многострадальной земле, грабя и уничтожая все на своем пути. Достаточно нам уже итальянских войн, во время которых от своих же солдат пострадала добрая половина Франции.