Княжна Тараканова - читать онлайн книгу. Автор: Фаина Гримберг cтр.№ 88

– А как же ты? Ты всегда должен быть при мне! Как я смогу без тебя? И ты что же, примешь греко-восточную веру?.. – Она хотела также спросить с лукавством: «А как же все это, пресловутое „воспринятое“, чему надобно оставаться, как это называется, „верным“? Но не спросила, потому что этот вопрос обидел бы его. А она ведь любила его. То есть больше, чем любила…

– Приму, конечно! – Он сделал пожатие плечей. – Может быть, для меня важно кое-что из памяти о детстве, глаза моего отца, его движения и жесты, интонации его голоса… Да, и поездки в костел тоже… Но разве я суевер или ханжа? Разве для меня религия имеет значение? Нет!..

На прощанье она потянулась поцеловать его теплую шею, щеки. Он ответил ей мягким поцелуем в губы и сказал, ободряя свою подругу, что у них еще все впереди и они еще свое наверстают. Он имел в виду то самое, когда двое лежат в одной постели, целуют, обнимают друг друга… Он хорошо понимал, сознавал, что если теперь станет предаваться этой самой любви с ней, то уже не будет так серьезен и сосредоточен, и таким, как надо, целеустремленным не сможет быть. На самом деле он хотел бы предаваться любви, но понимал для себя, что этого сейчас нельзя, и досадовал на нее за то, что она тянулась к нему целовать. Ему не было понятно, что ее ободряют даже эти быстрые поцелуи и касания, а его размягчала телесная любовь, отнимала у его натуры сосредоточенность эту самую и силу…

* * *

Завещание, якобы оставленное императрицей Елизаветой Петровной и отдававшее власть над империей ее мифической дочери, найдено было впоследствии среди бумаг женщины, которая объявляла себя этой самой дочерью. Это завещание действительно производит интересное впечатление. Конечно, его писал человек, хорошо знакомый с трудами Вольтера, Дидро, Руссо, Монтескье…

* * *

…Она готовилась к визиту французского посла и князя Радзивилла. Франциска одела ее в белое глазетовое платье, вышитое золотом, отделанное пунцовым бархатом… Снова можно было смотреться в зеркала… Ей вдруг почудилось, что вот такое платье было у Катрин де Турнемир. Или нет?..

Посол представился ей. Она была графиня Пиннеберг. Князь Радзивилл явился в ее апартаменты в сопровождении своей сестры, Теофилы Моравской. Разговор шел на французском языке. Собственно, это была немного бессвязная светская беседа. Графиня Пиннеберг держалась безупречно, была в меру проста и в меру же величественна, как будто всем своим видом ненавязчиво намекала на то, что представляет собою весьма значительную особу. Но в то же время говорила весело, просила называть ее запросто Алиной…

– …хотя полное мое имя – Елизавета!..

Потом, уже наедине с Михалом, она спросила его, что значил этот визит.

– Своего рода смотрины. Знаешь, мы ни о чем не договаривались с князем. В сущности, за все отвечаю я! Я представил ему французский текст завещания императрицы, но я не объявлял ему, что это мой текст! Он видел тебя и нашел тебя вполне светской дамой, но он не знает и не должен знать, кто ты на самом деле! Да он и не хочет знать! Для него ты – законная дочь русской императрицы, то есть он должен держаться так, как будто он верит тебе. Но если все кончится проигрышем или вообще скверно кончится, князь Радзивилл только скажет, что был обманут…

– Умоет руки! Удобная позиция!

– Он – слишком знатная особа и потому не хочет рисковать, не хочет подвергать себя риску. В свое время он много сделал для меня. В его замке я многому научился… – Михал вдруг вспомнил черные брови женщины, у которой он также учился и также в княжеском замке, и покраснел. Почему? Это было по-детски, наверное. Он не хотел, чтобы она узнала, догадалась… А, собственно, о чем? О том, что в его жизни были женщины? Ну, не может она думать, что не было! Отчего же хочется, чтобы она, наперекор всякой логике, думала именно так? А что он думает о ней? Ее следует подозревать во многих грехах. Разве его ум не знает, что у нее были мужчины, даже и много?.. Его ум знает, но его сердце не хочет знать!

* * *

Венеция нравилась ей. Она садилась у высокого окна и смотрела на этот самый Большой канал, на длинные лодки и на пестрых лодочников, которые гребли стоя. Видела женщин, идущих в церковь. Они прикрывали свои красивые тела и густые волосы накидками, но так драпировали эти накидки, что представлялись таинственно соблазнительными…

От князя Лимбурга явился один из его придворных, известный ей барон Кнорр, и, разумеется, с письмом. Она сидела на кресле, опустила глаза и смотрела на его ноги, башмаки, начищенные, блестели, но чулки отчего-то сморщились… Она сказала, что ответа не будет.

– Передайте князю, что я не буду читать его писем. Никогда. И я не вернусь…

Кнорр откланялся…

Венеция часто была тиха, слышались только выкрики лодочников-гондольеров да плеск волн, поднимаемых веслами. Город вдруг представлялся ей грустным. Этот город походил на какую-то странную красавицу, увядающую, разрядившуюся в золото, драгоценности, дорогую парчу, и отчего-то бредущую босиком, погрузив в эту зеленоватую воду босые ступни и рассеянно приподымая тяжелую парчу пышной юбки…

Впервые ела рис с мидиями…

В конфедератском окружении Михала выделялся явно Чарномский. Это был известный член генеральной конфедерации. Он знал самых важных магнатов, самых значительных людей в лагере, противостоящем Понятовскому, креатуре российской императрицы, той самой Екатерины.

В свое время Чарномский проявил себя как храбрый солдат-повстанец. Он командовал одним из отрядов барских конфедератов. Он несколько раз переходил русскую границу, действовал смело и энергично. Когда конфедераты были разбиты и рассеяны, Ян Чарномский состоял при Потоцком, затем при Радзивилле. Уверяли, будто от имени своих патронов Чарномский езжал в Бахчисарай, к хану крымскому, и на Балканы, к султану турок. Уверяли многие, но верили не все. Чарномский живал и в Париже. Императрица Екатерина отдала приказ о конфискации имущества князя Радзивилла, пропадавшего, в сущности, в эмиграции. В обязанности Яна Чарномского входило поддержание определенного блеска в эмигрантском существовании Радзивилла, то есть добыча денег! Худо было то, что деньги приходилось преимущественно выпрашивать и при этом делать вид, будто бы это вовсе и никакое не выпрашивание, а всего лишь разного рода занимание, одалживание…

Иногда ей представлялось, будто у Чарномского чрезвычайно большой нос и будто он смотрит ноздрями, как люди обыкновенно смотрят глазами. Впрочем, в действительности, пожалуй, такого не могло быть…

Михал говорил ей, чтобы она держалась сторожко:

– …Если ты садишься в коляску или в лодку, не говори громко, куда ты направляешься!..

Но она не вела светскую жизнь и даже к Теофиле Моравской приезжала всего несколько раз, как бы с дружескими визитами. Графиня беседовала с ней почтительно, но тоже вроде бы и ни о чем. Лишь однажды госпожа Теофила задала прямой вопрос, спросила, что помнит «милая Елизавета» о своем детстве. И тогда «милая Елизавета» посмотрела на свою собеседницу спокойно и грустно и отвечала нежным спокойным голосом: