Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 59

XIV. — К этой самой Эмилии, — продолжал Вардий, — ко второй жене Голубка, Альбина и нагрянула с визитом. Как протекала встреча, какие чувства при этом испытывались и какие темы затрагивались, мне так и не удалось узнать, хотя, видят боги, я приложил немало усилий. Но между двумя галатеями — одна ведь была поистине скульптурной красоты, а из другой Голубок когда-то лепил или вытесывал для себя статую! — между двумя женщинами, Альбиной и Эмилией, был заключен союз.

Потому как в один прекрасный день, придя на свидание с Альбиной, Голубок обнаружил в капитолийском доме не только Альбину, но и жену свою Эмилию. Они рядышком сидели на ложе, взявшись за руки и чуть ли не обнявшись. И Альбина ласково объявила:

«Мы решили. Ты остаешься с нами и прогоняешь от себя… как ее?.. ну эту полугречанку, сестру Макра Помпея».

А Эмилия красноречиво пояснила:

«У всякого уважающего себя мужчины, и тем более у поэта, помимо жены должна быть еще и возлюбленная. Не жену же ему воспевать в своих элегиях!»

«Но две любовницы — это чересчур. Надо ведь и о жене не забывать. И маленькую дочку воспитывать. И с друзьями пировать на досуге», — добавила Альбина.

«Ты сам говорил, что Коринна, которую ты воспеваешь, должна быть единственной. Я встретила Альбину и убедилась, что она и есть та самая Единственная, которая создана для тебя богами», — галантно присовокупила Эмилия.

«Мы так решили. И требуем, чтобы ты подчинился нашему решению», — завершила Альбина.

«Нашему совместному и единодушному решению», — изящно уточнила Эмилия, законная жена Голубка.

Гней Эдий Вардий расхохотался. И, глядя на меня, хохотал все радостнее и заливистее, словно специально себя распаляя. А потом вздрогнул, перестал хохотать, изобразил на лице страдальческую гримасу и жалостливым тоном продолжал:

— Голубок оказался в безвыходном положении. Ну, сам посуди. Альбина и Эмилия теперь часто встречались, а когда не виделись, обменивались письмами и записками, в которых сообщали друг другу о поведении Голубка. Анхария Пуга теперь уже не намекала, а требовала, чтобы Голубок расстался с Меланией. Макр объявил, что поведет Голубка к претору и затеет против него судебный иск, если тот не оставит в покое его сестру.

XV. Но главное — против Мелании выступила сама Мелания! Узнав об альянсе Альбины с Эмилией, она прошептала: «Ну вот. Нагнали тучи и затянули ими солнце. Зашторили окна и погасили светильники. Теперь, как ни озирайся, ты меня не увидишь. Исчезла Мелания, твоя тень, твоя мука».

Она и вправду исчезла. То ли отец с братом сослали ее в деревню, то ли сама она туда спряталась от своих страданий, но с месяц примерно ее никто не видел в городе, и слышно о ней ничего не было… Скрылось «солнце».

Но через месяц стала являться «луна». В людской толчее на форуме, или из-за дальней колонны театра Помпея, или позади нищих на мосту через Тибр, или за зеленой оградой садов Мецената то мерещилась, то мелькала, то выглядывала тень Мелании, трепетная, мимолетная, пугливая. Однажды, я помню, когда наша амория собралась у Юния Галлиона… Все почти были, кроме Макра Помпея, который, порвав с Голубком, всякий раз выяснял, будет Голубок или не будет, и если узнавал, что придет, то сам никогда не являлся… Говорю, возлежали за трапезой в доме у Галлиона, и наше веселье время от времени прерывали собаки… У Юния две цепные собаки сторожили вход в прихожую… Так вот, эти собаки сначала лаяли, потом стали выть, затем заскулили. Когда же хозяин вызвал привратника и потребовал объяснений, раб доложил: «Ходит тут какая-то женщина. То вниз по дороге скользнет, то вверх прошмыгнет. Псы на нее и нервничают. А мне что делать? Одета как госпожа. И ходит по улице, где всякому можно ходить»…

— А еще через месяц и «солнце» стало выглядывать, — продолжал Вардий. — Но лишь на мгновение, на раннем рассвете или на позднем закате. Предрассветная, она однажды явилась Голубку, когда тот рано утром вышел на прогулку и проходил мимо театра Марцелла — этот театр тогда был уже почти закончен, но еще не освящен… Шел он от Капитолия в сторону Авентинского холма и у себя за спиной вдруг услышал торопливые шаги, обернулся и увидел Меланию, в багряной палле, наброшенной на голову. Она открыла лицо, опустилась перед ним на колени и попыталась целовать ему руки.

«Что ты делаешь?! Прекрати! Встань! Немедленно!» — восклицал Голубок испуганным шепотом, отнимая руки и стараясь поднять Меланию. А она, задрав голову и заглядывая ему в глаза, спрашивала с какой-то радостной болью:

«Ты каждый день ее видишь? По-прежнему, в полдень? Ты счастлив? Счастлив? Умоляю, скажи только — счастлив».

«Встань!» — закричал уже Голубок.

Тут она вскочила на ноги, набросила на голову плащ и побежала в сторону Бычьего рынка. А ей вослед со стороны театра устремился слуга, тот самый, который обычно сопровождал ее на прогулках. Звали его, как я помню, Паризий…

Предзакатная, она встретилась Голубку, когда, навестив родителей на Эсквилине, он мимо храма Минервы шел в сторону Целия. Солнце еще не скрылось за Ватиканским полем. Мелания шла навстречу в сопровождении того же Паризия, подсвеченная опускавшимся солнцем, отбрасывая впереди себя длинную, изломанную тень. Когда тень ее коснулась ног Голубка, Мелания остановилась и радостно воскликнула:

«Я счастливее той другой, которая тебя захватила! Потому что ей надо тобой обладать. А мне этого не нужно! Великое счастье, когда ты просто знаешь, что человек, которого ты любишь, живет на свете! Само сознание, что твой любимый ходит по земле, делает тебя счастливой. Это и есть любовь! Я это поняла!» — И радостной, легкой походкой устремилась на север, к садам Мецената.

— Ты спросишь: а что Голубок? — продолжал Гней Эдий, уже не страдая лицом. — Голубок, как он мне признавался, прошел через три стадии ощущений.

(1) Когда Мелания исчезла из города, он ощутил свободу; свобода эта была легкой, воздушной, но какой-то пустой и туманной, как небо, лишенное солнца.

(2) Когда начался лунный период, свобода, которую он переживал в себе, постепенно стала тоскливой и щемящей; будто то постороннее и чужое, которое из тебя вынули, оставило после себя след, и он-то ныл и тихо щемил под сердцем.

(3) Когда же стало выглядывать солнце, легкое щемящее ощущение переросло сперва в досадливое раздражение, а затем — почти в режущую боль. Внутри себя он продолжал испытывать свободу, но эта свобода теперь его мучила.

Так сам Голубок мне описывал свои состояния. Он вычурнее выражался, чем я сейчас пересказываю.

XVI. — С Альбиной Голубок прошел через те же самые стадии, — продолжал Вардий.

(1) Когда Мелания исчезла из Рима, он жадно набросился на Альбину, пытаясь заполнить образовавшуюся внутри себя пустоту. Теперь Альбина и впрямь стала для него Единственной, потому что другую женщину у него отняли. Но он, по его словам, наслаждаясь той легкой свободой, которую ему подарили, еще благодарнее стал отдавать себя Альбине, всю свою любовь только ей посвящая и почти без остатка в ней растворяясь, теряя себя не только на ложе, но когда просто сидели рядом, друг на друга смотрели, разговаривали или молчали. По его признанию, он никогда так сильно не любил Альбину, как в этот месяц, на первой стадии. И никогда до этого ему не было так пусто и свободно, когда он уходил от нее.