Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 43

«А сам-то ты!..»

«Что я! — прервал ее Голубок. — Я лучше познакомлю тебя с поэзией нашего Тутика!»

И в новом порыве вдохновения стал читать мои стихи, выбрав из них самые эротические. А позже, никому не давая вставить ни слова, сверкая глазами, сияя белозубой улыбкой, принялся рассуждать о том, что лучше всего воспевают любовь… как бы мне осторожнее выразиться?.. слабосильные мужчины, ибо в стихах они пытаются не только выразить, но и вкусить те чувства, которые боги не дают им пережить на ложе… Ну и так далее и тому подобное. И всё это, как говорится, в мой огород.

А покончив со мной, перескочил на Юния Галлиона, на его исторические сочинения.

Потом — на Павла Эмилия, на его упражнения в красноречии…

Всем нам досталось. Безжалостно нас высмеивал. И надо признаться, на редкость был остроумен и в самую точку разил… Такого Голубка мы ни разу не видели! И даже представить себе не могли, что он способен быть таким злым и ехидным!

В середине десерта Фурнилла дождалась-таки паузы в разглагольствованиях Голубка и вставила:

«За что ты так не любишь своих друзей?!».

«Я их очень люблю, — радостно возразил Голубок. — Но, видишь ли, птичка, мужчины обычно нагоняют на меня скуку. С женщинами мне намного веселее».

«Ну, раз тебе веселее с женщинами, птенчик…» — мгновенно вцепилась в него гарпия.

Но еще мгновеннее Голубок от нее отцепился. Он вдруг вскочил с ложа, чмокнул Фурниллу в щечку, а затем стремительно вышел из триклиния, громко восклицая: «Птенчик! Нежно сказано! Заманчиво! Но сейчас некогда мне! В другой раз с тобой пощебечем!»

Когда Фурнилла опомнилась, Голубка уже с нами не было…

«В другой раз пощебечем!»… Другого раза могло и не быть. Потому что Помпей Макр и Юний Галлион так разобиделись, что объявили о своем намерении никогда больше не встречаться с Голубком и на улице его не приветствовать. Но Голубок, когда я ему об этом сообщил, схватил меня за руку и повлек сначала домой к Юнию Галлиону, а потом — в дом Помпея Макра. И Юнию Галлиону поклялся в моем присутствии, что считает его замечательным историком, равным Полибию и намного превосходящим Ливия Андроника, Цецилия и Теренция, добавив, что он, Юний, как историк должен отличать истину от лжи, серьезное обвинение от дружеской шутки, искреннее признание от фарсовой пародии и так далее и тому подобное.

А Макра, к которому мы заявились уже вчетвером, захватив с собой Эмилия Павла и переубежденного Юния Галлиона, Помпея Макра Голубок сначала долго убеждал в том, что нападки на него были частью стратегии по завоеванию им же самим предложенной Фурниллы. Но, видя, что Макр никаких оправдательных доводов не принимает и продолжает дуться, в отчаянии почти воскликнул:

«Хочешь, я сейчас начну сравнивать с Гомером Вергилия и покажу, что его прославленная „Энеида“ рядом с гомеровской „Илиадой“ — детский лепет, наивный и неумелый! И, помнишь, великий Эсхил не раз говорил, что всю свою жизнь питался крохами со стола Гомера… Ты что, считаешь себя выше Вергилия и Эсхила?!.. Ну так полно глупой и тщеславной обидой бросать тень на творчество прекрасного эпического поэта, Помпея Макра, моего лучшего друга!»

Короче, объяснились и примирились.

Гней Эдий Вардий отошел от кормы, вернулся и сел на лавку напротив меня. Но рассказ свой прервал и смотрел на меня, как, глубоко задумавшись, смотрят на стену, или в огонь, или на гладь озера. А он так на меня смотрел. И некоторое время лицо его было безжизненным. Потом стал усмехаться. Потом рассмеялся и стал шевелить губами. Потом забормотал что-то неразборчивое. Потом стал выговаривать более внятно. И так говорил:

— Конечно, заточила коготки и навострила клювик… И в следующий раз… Какой-то был праздник. Гуляли… Народу — много. Не только наша пятерка, но Юл Антоний, Руфин, Грецин с Флакком. Педон был или не был — не помню… И женщин было штук пять или шесть… Тут она вдруг накинулась на Голубка. И стала высмеивать его внешность, особенно прицепившись к его носу, который показался ей слишком длинным. Этот его якобы длинный нос она клевала на разные лады, обзывая Голубка удодом. А он, представь себе, на нее — ни малейшего внимания. И лишь под конец, когда Фурнилла ненадолго примолкла, обратился к Помпее и, улыбнувшись, заметил: «Веселая коротышка. С ней не соскучишься»…

Что тут началось! Сотни стимфалийских стальных перьев полетели в бедного Голубка за «коротышку». Досталось теперь не только его носу, но всем без исключения его членам и даже некоторым внутренним органам. А он, как Геркулес, будто щитом прикрылся и, разглядывая Фурниллу, время от времени говорил Помпее доверительно, но так, что все мы слышали: «Она, когда стоит, кажется, что сидит… С ее росточком ей не стоит ходить. Ей лучше лежать… И недурно какой-нибудь плотной тканью прикрыть ноги».

Вардий захихикал. А кончив хихикать, продолжал:

— В следующий раз — в театре, в более узкой компании… Гарпия хорошо подготовилась, собрала кое-какие сведения о былых похождениях Голубка и, опираясь на них, стала доказывать нам, что все мужчины — лживые похотливые кобели. И пока она вышучивала его любовные деяния, Голубок ее очень благожелательно слушал, кивал головой и приветливо улыбался. Но когда с него она перескочила на мужчин вообще и весь наш пол стала подвергать поклеву, Голубок не то чтобы обиделся — он вдруг искренне огорчился и, словно маленькой девочке, принялся доказывать Фурнилле, что мужчины искреннее и правдивее женщин, ибо женщины наряжают свое вожделение и свои страсти в тунику скромности и в паллу стыдливости, тем самым обманывая мужчин и нередко самих себя; что если бы мужчины сговорились меж собой не трогать женщин, то женщины в скором времени сами стали бы кидаться на мужчин и требовать их к себе, как телка на лугу выкликает своим мычанием быка, как ржаньем кобыла к себе жеребца призывает; ибо по части вожделения женщины отнюдь не уступают мужчинам, а, как правило, их превосходят, по той простой причине…

«По какой?! Может быть, скажешь?!» — накинулась на него гарпия, перекрикивая актеров, которые в это время что-то там представляли на сцене.

По той причине, радушно и назидательно объяснял Голубок, что женщина из совокупления извлекает больше удовольствия, чем мужчина.

«А ты, удод, откуда знаешь, больше или меньше?! Ты что, был когда-нибудь женщиной?!»

Не был, терпеливо и ласково отвечал Голубок. Но древние греки сохранили предание о мудреце Тиресии. Тиресий однажды увидел в лесу двух огромных совокуплявшихся змей и поразил их ударом дубины. И тотчас за это каким-то богом или демоном был превращен в женщину. Женщиной он прожил целых семь лет. А на восьмом году вновь встретил совокуплявшихся змей и, вновь поразив их ударом дубины, опять стал мужчиной. Вот этот Тиресий и подтвердил предположение Юпитера, однажды высказанное Юноне:

Наслаждение ваше,

Женское, слаще того, что нам, мужам, достается.

«Греки вонючие! Тиресий какой-то! Юпитера приплел!» — клекотала Фурнилла, и тут на нее со всех сторон зашумели, зашикали зрители, которым она своими крикливыми репликами мешала смотреть представление.