Бэстолочь - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 30

В любом случае язвительное упоминание о Понтии Пилате было своего рода пророчеством, так как через два года знаменитый режиссер пригласил Кирилла в свою картину «Молчание Понтия Пилата», снявшись в которой Кирилл сразу же приобрел известность.

Эти три месяца в Феодосии – точнее, в местечке под Феодосией – Кирилл прожил как во сне, ибо все, что его окружало, казалось ему прекрасным, невероятным сном. Именно сном, потому что на действительность это никак не было похоже, по крайней мере на ту киношную действительность, в которой жил и работал Кирилл.

Вместо обычной съемочной группы, этой многоступенчатой, крикливой и ленивой иерархии, Кирилл оказался в удивительно дружной семье равноправных и бескорыстных людей, которые сообща работали, сообща отдыхали, точно дышали одной грудью и одной мыслью думали; где каждый незаменимо занимался своим делом и в то же время в любую минуту за радость почитал прийти на помощь ближнему.

Здесь не было съемочной площадки с ее неразберихой, беспардонством и разобщенностью, а вместо нее были опалово-бархатистое море, пустынный пляж, старинная усадьба с одичавшим парком и тишина, раскрепощающая, одухотворяющая, в которой репетировали, снимали, жили вне съемок и репетиций, и по вечерам сказочно старинная музыка, звучавшая из окна гостиной, в которой часто собирались всей семьей во главе с режиссером-постановщиком.

Не было никакого режиссера! Был Хозяин, Отец, Магистр – кто угодно, только не режиссер. Его никто и не называл режиссером. Потому как разве позволит себе обычный режиссер, этот самодур, белоручка и скряга, за свой счет приглашать в ресторан всю съемочную группу, от сценариста до рабочего, в ознаменование удачно отснятой сцены; разве будет он организовывать для своих подчиненных экскурсии в Керчь, в Судак, в Бахчисарай, чтобы люди могли интересно отдохнуть; разве станет он, экономя секунды съемочного времени, таскать на себе электрокабель («для этого есть рабочие!») или переставлять осветительные приборы («а где, черт подери, у нас осветители?!»)? И разве станут рабочие, шоферы и осветители, эти наименее творческие и наиболее строптивые работники, для него, крикливого начальничка, ночью при свете прожекторов ползать на коленях по поляне и выщипывать траву (потому как Магистру надо, чтобы наутро в кадре не осталось ни одной зеленой травинки) или целый час не шелохнувшись стоять на солнцепеке и выжидать, когда режиссер отыщет нужную ему конфигурацию и цветовую гамму петушиных перьев в тазу с водой (Магистр знает, что ищет, а наша задача по первому сигналу начать съемку)? Да ни за что не станут и нарочно в самый ответственный момент разбредутся или разъедутся в неизвестных направлениях! А тут работали с утра до ночи, с радостью кидались выполнять любую просьбу и выполняли ее с удивительным проворством, поразительной точностью и смекалкой.

Другие члены съемочной группы тоже были мало реальны. Художник-постановщик вместе с рабочими фактурил стены наждачной бумагой, строгал, пилил, сколачивал декорации. Костюмер на память и безошибочно знала, какой костюм, какая рубашка и какой галстук были на герое в предыдущем кадре, который снимали три месяца назад и в мосфильмовском павильоне. Актеры в расхолаживающих условиях «курортной» экспедиции – и к тому же в краю дешевого вина – по вечерам пили лишь чай из самовара и, вместо того чтобы резаться в карты и флиртовать с ассистентшами и гримершами, до поздней ночи дискутировали в гостиной, читали друг другу стихи, рассказывали о своей жизни… В эпоху Эйзенштейна, Пудовкина такое еще можно себе представить, но… Нет, сон, да и только! И ощущение неправдоподобного счастья, с которым Кирилл просыпался и с которым засыпал.

Несмотря на то что долгое время ничего не получалось; что чувствовал себя беспомощным и смешным, стыдился своей непрофессиональности и бездарности, казавшихся несомненными и вопиющими на фоне ослепительного мастерства партнеров Кирилла, прекрасных актеров и тончайших профессионалов; что, придя в отчаяние, умолял Магистра: «Подскажите, объясните, покажите, как играть!» – а тот лишь пожимал плечами и виновато улыбался: «Не знаю, Кирилл, ей-богу, не знаю». Даже тогда, когда, сломленный неудачами, однажды собрался с духом и заявил Магистру: «Пока не поздно, откажитесь от меня и найдите другого актера. Вы же видите, что у меня ничего не выходит. Не смогу я сыграть Никитина. Мало того что это труднейший характер, так он еще и немой, в каждом кадре и ни единой реплики! Неужели вы сами не понимаете, что такую роль может сыграть только талантливый и опытный профессионал?!»

Но Магистр отказа не принял, обнял Кирилла и сказал, усмехнувшись: «Вижу, что не получается, Кирилл. Но должно получиться, слышишь? Потому что иначе фильма не будет. Нет у меня другого Никитина, и никакой самый опытный верняк-профессионал тебя не заменит. Понял?»

Ну не сон ли?

Все он, разумеется, прекрасно знал, Магистр, и личность Никитина была ему понятна и известна до мельчайших деталей, и наверняка мог показать, как надо играть, но, в отличие от большинства режиссеров, не желал навязывать Кириллу «готового» Никитина, понимая, что тот Никитин, который ему нужен, должен сам родиться в актере, а любая искусственная стимуляция обернется пародией, слепым подражанием, неправдой. Но помогал этим родам, не жалея ни сил, ни рабочего графика. Запирался по вечерам с Кириллом у себя в комнате, или уходил с ним на берег моря, или, отменив съемки, уезжал на многие километры от съемочной площадки в степь, в горы, часами разбирал с Кириллом его роль, просил рассказывать ему о Никитине от его лица… «Всю свою жизнь расскажи! С самого раннего детства. Как выглядел дом, в котором ты родился? Куда выходили окна твоей комнаты? Когда ты впервые понял, что отличаешься от других людей немотой, и как ты это понял?.. Выговорись до конца, до самой болезненной своей сердцевины, потому что в кадре я тебе ни слова не дам сказать, а ты должен будешь сыграть все, что пережил и выстрадал: от детских рыданий в подушку и до запаха подъезда, в котором жила твоя первая любимая девушка».

Репетировал с Кириллом по пять, по десять раз каждый кадр, всякий раз успокаивая, обнадеживая; причем, чем хуже играл Кирилл, тем мягче успокаивал и тем убежденнее обнадеживал. Не жалел пленки на Кирилла: по многу дублей разрешал ему, тогда как от других актеров требовал «попадать в точку» с первой же попытки.

Все делал для того, чтобы Кириллу было как можно удобнее перед камерой. Однажды, проснувшись рано утром и выйдя прогуляться в парк, Кирилл увидел Магистра в беседке, в которой днем должны были снимать сцену с Кириллом. Магистр вел себя довольно странно: задумчиво расхаживал по беседке, садился на скамейку, долго искал удобную позу, потом вскакивал, выбегал на крыльцо… Лишь спустя некоторое время Кирилл понял, что Магистр «проходил» для себя роль Кирилла, а потом просил сопровождавших его рабочих приделать к скамье подлокотник, надставить спинку, закрепить половицу, расширить крыльцо.

Ну разве не счастье? Для него, Кирилла, на которого в лучшем случае ворчали да покрикивали, а в худшем – вовсе не обращали внимания, дескать, сам разберется и сделает – не зря же его учили.

А его партнеры! С ними и играть не надо было: лишь взглянув на то, как они «страдают», слезы не только не приходилось выдавливать из себя, а сдержать их было невозможно; и ярость приходила сама собой, если они «издевались» над Кириллом; и так порой обжигало любовью или врезалось обидой, что забывал о том, что перед камерой, что Нестеров он, а не Никитин и что способен выразить чувства словами, а не мычаньем беспомощным и взглядом кричащим, в которые вкладывал всю свою жаждущую любви и прощения душу!.. Мало того, они помогали Кириллу различными техническими приемами, учили его хитрым актерским уловкам, с помощью которых можно облегчить самую трудную оценку факта, выстроить самую нескладную мизансцену. Да один день работы с такими мастерами стоил года обучения в училище!