Бэстолочь - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 20

Как знать, может, это ежедневное созерцание своего мучительно прозябавшего мужа для Ленки было еще болезненней, чем грядущие ее одиночество и ревность? Ведь как искренне, как буйно радовалась она, когда Кирилла куда-нибудь утверждали. Однажды потратила чуть ли не половину своей месячной зарплаты на подарки Кириллу, на коньяк и шампанское, икру, баранью ногу, назвала гостей и веселилась всю ночь, со всеми отплясывала, всех целовала.

И как злилась Ленка, как обижалась и нервничала за Кирилла, когда после очередной кинопробы ему не звонили со студии.

– Все-таки какое хамство! – возмущалась она. – Ну не подошел ты им, понимаю. Но почему нельзя снять трубку, позвонить и прямо сказать: так, мол, и так, Кирилл, к сожалению, не смогли вас утвердить.

– В кино вообще никогда не звонят, когда не утверждают. Само отсутствие звонка, если хочешь, уже как бы звонок. Просто традиция такая, – объяснял ей Кирилл.

– А я традиции этой и не понимаю! Хамство это, а не традиция! Если человек им нужен, так они перед ним из кожи вон лезут, звонят по тысячу раз днем и ночью. А если не нужен, то, видите ли, и номер набрать не удобно, чтобы сообщить, что не нужен… Скоты они! И кино твое – сплошное скотство!

«Ну точно, – думал Кирилл. – А я – самый последний скот, из самой низшей касты – касты „неснимаемых“, от которых ни молока, ни мяса, ни шкуры даже».

Есть и еще одно, так сказать, «обстоятельство» – нижайший социальный статус жены неснимаемого актера, бедственное ее положение в общественном мнении. Нет, если муж твой востребован и известен – честь тебе и слава, замучают тебя вопросами, просьбами, восхищениями, восклицаниями, начиная от отдела кадров у тебя на работе и кончая районной прачечной, если ты хоть раз зайдешь туда со своим мужем.

Но если твой муж как актер никому не известен, то смотреть на тебя станут как на женщину в высшей мере несчастную и обездоленную. «Вы подумайте, – будут говорить про тебя, – такая интересная, образованная женщина, а муж у нее, представьте себе, какой-то актеришка, которого и знать-то никто не знает». Можно не знать инженера, можно не знать ученого; даже должно их не знать, если они не публикуются через номер в «Литературке» и за фужером боржоми не обсуждают достижения мировой науки и техники в «Очевидном – невероятном»…

А таких «обстоятельств» у жены актера не одно, а десятки. И, видимо, именно они сыграли свою роковую роль во взаимоотношениях Кирилла с Ленкой, накапливались год от года, аккумулировались, пока однажды не составили того, что физики называют «критической массой». И взлетело все на воздух к чертовой матери, вся пыль и грязь собрались в столб, разрослись и распустились гигантским грибом, застлав свет божий!

А детонатором для взрыва послужила Камчатка, вернее, та их несостоявшаяся совместная поездка на Камчатку, к которой они давно с Ленкой готовились, но в которую отправилась одна Ленка, а Кирилл продал путевку и билеты на самолет.

Он не мог тогда поступить иначе. Незадолго до поездки Кирилла неожиданно вызвали на кинопробу, потом еще неожиданнее утвердили на главную роль и стали снимать в фильме талантливого и знаменитого режиссера, с не менее талантливым и знаменитым актерским составом. Естественно, что Кириллу и в голову не пришло отказаться от негаданно, невероятно, сверхъестественно свалившегося на него счастья, и он ни секунды не сомневался в том, что Ленка тут же поймет всю чрезвычайность ситуации и первая с легкостью откажется от Камчатки, а вместо нее поедет с Кириллом на съемки в Феодосию. Тем более что Кирилл уже договорился с администрацией картины, что ему на время Ленкиного отпуска снимут однокомнатную квартиру в Феодосии.

Ну чем не рай земной! – мечтал Кирилл. У него будет наконец интересная работа, такая, о которой он и не мечтал, а Ленка будет отдыхать на берегу моря, загорать, купаться, а по вечерам они будут вместе наслаждаться жизнью: ужинать под легкую музыку в прибрежных ресторанах, а потом возвращаться в свою отдельную, уютную, с настежь распахнутым окном и с легким шелестом прибоя у изголовья.

Но… Одним словом, «критическая масса» уже составилась. Ехать в Феодосию Лена отказалась и одна улетела на Камчатку. А вернувшись в Москву, тут же подала на развод. Развели их осенью, в середине октября, через три дня после того, как Кирилл вернулся со съемок.

Не выдержала Ленка. Все точно!

– Бред!

Кирилл вздрогнул от этого вслух, сердито и громко произнесенного слова и даже обернулся. Но никого не увидел у себя за спиной. Чей это был голос? Его самого?

Кириллу стало не по себе. Он выбросил сигарету, шагнул к двери, ведущей в вагон, но, едва дотронувшись до дверной ручки, остановился, точно в последний момент что-то по ту сторону двери вдруг привлекло его внимание, насторожило и задержало в тамбуре.

«А что я ей сказал в тот вечер, когда понял, что не смогу поехать на Камчатку? – спросил он себя, держась за дверную ручку. – Да так и сказал, что не смогу поехать – и все тут. Черт с ней, в конце концов, с этой Камчаткой, когда жизнь у меня решается!.. Да, так и сказал: „Черт с ней, с твоей Камчаткой!..“ Я не хотел ей грубить. Просто лицо у нее, после того как я сообщил ей о своем утверждении на роль и о том, что через три дня должен выехать в Феодосию, вдруг стало таким грустным, страдальческим, что взяла досада. Ей-богу! Я, между прочим, еле до дому доехал, так мне не терпелось поделиться своей радостью. Думал, и она обрадуется, а вместо радости… И крикнул ей вдогонку, когда она повернулась и ушла на кухню: „Ты всегда мне все портишь! Хочешь и сейчас испортить?“»

«Вот оно!» – вдруг подумал Кирилл. Он пока не понял, что именно он имел в виду, когда подумал так, но выпустил дверную ручку и вернулся к окну, у которого стоял до этого. Кирилл опустил откидное сиденье, сел на него, долго искал позу, чтобы сидеть было как можно удобнее, точно надолго здесь устраивался, потом неторопливо достал сигарету и, прежде чем закурить, долго разминал между пальцев. И все это время ни о чем не думал. И лишь когда закурил, начал думать дальше, постепенно открывая для себя то, о чем, с одной стороны, всегда вроде бы знал, не мог не знать, а с другой – не подозревал вовсе.

«Вот оно! Она всегда мне все портила! – думал Кирилл. – И чуть ли не каждая наша ссора начиналась с того, что мне казалось, что она мне что-то испортила, и я мстил за это. Например, я пришел домой радостный, а она почему-то была грустной и своей грустью, своим кислым видом портила мне настроение. Или я приходил рассерженный, озлобленный, а она, вместо того чтобы незаметно отойти куда-нибудь в сторонку, наоборот, лезла под руку, приставала с вопросами.

Ну точно! У меня было как бы две Ленки: одна, которая мне «все портила», и другая, которая «не портила». Одну я ненавидел, другую – любил. И ведь никогда в голову мне не приходило, что я ей тоже могу «все портить!».

Но почему? Почему у других, совершенно чужих мне людей я допускал самостоятельные, противные моим желания и настроения, считался с ними и им уступал. И только Ленке я никак не хотел уступить. А если уступал изредка, то считал это чуть ли не подвигом, жертвой великой с моей стороны. И уж требовал за эту жертву в десятикратном, в стократном размере!