Мужайтесь и вооружайтесь! - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Заплавный cтр.№ 73

— Да я с тобой не спорю, Иван Андреевич. Я слепоте казаков печалюсь, тому, что слишком многие голову в междоусобицах потеряли, сами себя в пропасть толкают. Ну, а как отнесся к бегству Заруцкого князь Трубецкой?

— Атамана Кручину Внукова с товарищами к нам подослал. Вызнать хочет, как ты к нему и его ополчению настроен, не получится ли на бегстве Заруцкого с тобой подружиться. Я бы его посланникам не очень-то верил. У них одна забота — надуть нам в уши да поймать на проговорках.

— А ты что об этом думаешь, Кузьма?

— Касаемо Трубецкого спорить не буду: Кручину Внукова он точно с умыслом к нам прислал. С другой стороны, и самому Кручине узнать охота, чем наше ополчение от их таборов отличается. Иван-то Бегичев с Иваном Кондыревым, воротясь от нас, под гнев Заруцкого попали. Пришлось им в стане Трубецкого укрытие искать. Вот и рассказали они казакам про нашу жизнь и порядки, сукна, пожалованные тобой, показали. Те и захотели доподлинно все узнать. Так что Кручина не только по воле Трубецкого здесь, но и по воле казацкого круга. А ты, Иван Андреевич, на него в полглаза глядишь, в полгубы беседуешь. Эдак и отворотить казаков от нас недолго.

— Небось не отворочу.

— Да уж давай вместе постараемся, — попросил Хованского Пожарский. — Кузьма Миныч прав: за вершками и корешки проглядеть можно… Об остальном после договорим, други. Во все с дороги сразу не вникнешь. И сынов мне повидать не терпится. Как они без меня?

— Молодец к молодцу. Сам увидишь…

У Ростова нижегородское ополчение задержалось до Второго Спаса [72] . Пожарский не ожидал, что сюда съедется так много уездных дворян, готовых принять участие в походе. С каждым из них следовало поговорить, определить ему место в лагере, растянувшемся вдоль берега синеглазого озера Неро, а при необходимости дать в помощь опытных десятников, знающих ратное дело. Пространство, занятое ополченцами, даже с самой высокой ростовской колокольни взглядом не окинешь. Зато можно обойти и объехать. Так Пожарский и сделал. Его появление то там, то здесь соединяло разрозненные, поделенные на станы части войска в единое целое…

Второй Спас принято называть Спас-Преображением, или Яблочным Спасом. К этому времени на теплой половине Московского государства поспевают сладкие румяные яблоки и прихожане дружно несут их в церкви на освящение или зовут святых отцов помолиться в их саду. А на северную сторону предприимчивые торговцы спешат доставить завозные яблоки. Здесь доброхоты, желающие отличиться перед Спасом, раздают их щедрой рукой. Так что и здесь в ходу веселая поговорка: на Второй Спас и нищий яблочком разговеется…

Еще в Ярославле Пожарский зарок дал вместе с Кузьмой Мининым в Борисо-Глебском монастыре у святого старца Иринарха побывать, благословение и напутствие у него получить. Вот это время и настало.

Раздобыв корзину тугих краснобоких яблок, сподвижники отправились в святую обитель.

Иринарх, увешанный железными веригами, их появлению не удивился. Положив жесткие, как подошва, ладони на их склоненные головы, он обратился к Пожарскому:

— В земле деды-прадеды лежат, из земли всякое слово слышат. Радуйся, князь: ты услышан ими. Теперь иди и одолевай!

Потом молвил Кузьме Минину:

— Мирская шея туга: ее мудрено прошибить. А ты прошиб, староста. Теперь литву вместе с князем прошибай. Решающий час близок. Что миру положено, тому так и быть.

Затем Иринарх рассыпал яблоки по полу дорожкой и, присвистывая дырявым ртом, пропел:

— Ты — за себя. Мы — за тебя. А Христов Спас — за всех нас!

Напоследок торжественно заключил:

— А это вам от Него яблочная дорожка. Идите по ней от светлого рая на трудную землю, пока нового русского государя в очи не узрите. Пусть эти крыжи вас хранят, поборники, — и надел им на грудь медные кресты, изготовленные из тех самых пластин, которые по весне оставил Иринарху Кирила Федоров.

Уже в Переяславле-Залесском Пожарского догнала спешная грамота от двинского воеводы Ивана Долгорукого. В ней говорилось, что в Архангельск из Амбаха [73] прибыли два торговых корабля: один — с сахаром, сладкими винами, изюмом, миндалем, лимонами свежими и лимонами в патоке, сарачинским пшеном, пряностями, цветом мускатным, камфорой, ладаном, мылом греческим, маслом деревянным, бобковым, спиконардовым; другой — с отменными шелками, сукнами, зеркалами, золотом и серебром пряденым, камешками льячными в кистках, жемчугом, яхонтами в редкостной оправе и прочими заморскими диковинами. На этих же кораблях припожаловало большое посольство во главе с капитаном Яковом Шавом, немчином из шкоцких земель. По словам Шава, он везет в нынешнее настоящее время того многочисленного войска у ратных и у земских дел стольнику и воеводе князю Дмитрию Пожарскому с товарищи важное послание от вольных господ Ондреяна Фрейгера, Артора Ястона и Якова Гиля, подданных австрийской короны. А предлагают те господа военную помощь против польских и литовских людей, терзающих Московское государство, доброе радение прямым сердцем и верную службу. По такому случаю двинский воевода превеликий почет и гостеприимство посольству оказал, Якова Шава и девяносто его людей коньми обеспечил и без задержек отправил в Ярославль, о чем и спешит уведомить князя.

Прочитал эту грамоту Пожарский и горестно вздохнул:

— Эх, Иван, Иван. Видать, голова у тебя не для ума, а для шапки: два гумна в ней да баня без верху. Прост, как дрозд. В воеводы попал, а из дураков не вышел. Разве не таким же путем шведы в Новгородскую землю поналезли и тянут из нее, что под руку подвернется? Мог бы сообразить, что австриякам того же надо. А он раскукарекался: почет… гостеприимство… Еще и на коней чуть не сотню рейтар [74] посадил, хотя коньми двинский край и без того бедствует. Пас бы телят, коли посольство от искателей легкой поживы отличить не может. Тьфу да и только!

Собравшиеся в воеводской избе соначальники переглянулись: обычно Пожарский умеет свои чувства сдерживать, а тут — на тебе! — в ругательства впал.

— Молодой еще, доверчивый, — вступился за двинского воеводу Кузьма Минин. — Услыхал, что иноземцы к нашей пользе послужить хотят, и уши развесил.

— Пора бы и повзрослеть, чай, немаленький. Сразу видно: не в родителя пошел. Того за хитрость и быстроумие Чертом-Долгоруким пишут, а этого как считать? Разве что Губошлепом. Если дальше так дело пойдет, мимо него кто хошь из заморья нам в спину двинет, — не согласился с Мининым Пожарский. — А дьяк у Долгорукого каков? Пус-тель-га! Мы от него дело ждем, а он товары на кораблях взялся расписывать. Не зря говорится: два дурака съедутся, инно лошади одуреют. Сам посуди: про всех этих Шавов и Фрейгеров мы прежде слыхом не слыхивали. Одно слово: вольные господа. Ратными услугами промышляют, цены за них до небес заламывают. Но сдается мне, не сами они в помощь к нам набиваться смыслили. Кто-то их надоумил, причем из тех охотников, что на русских землях уже промышляли. Вот бы и вызнать двинским недотепам: кто именно? Не исключаю и такое, что у Шава на уме двойной ход: коли с нами дело не получится, он к панье Маринке в Коломну отбежит, там рыбку в мутной воде половит — возле ее сынчишки-лжецаренка. Тем паче и Заруцкий теперь там.