Ненависть - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шухов cтр.№ 124

разноцветных наволочках поднималась над кроватью до самого потолка,рядом с кроватью стоял на тумбе граммофон с огромной оранжевой трубой. И все здесь — от этой нелепо размалеванной кровати до старомодной софы с фигурной спинкой,— все дышало затхлым миром угрюмого, кондового быта.

От пылающей под матицей висячей лампы-молнии по полу рассеивались желтые колеблющиеся круги света. В переднем углу лежал на столе красноармейский шлем и рядом с ним старая казачья фуражка с малиновым околышем. В простенке Линка увидела косо повешенную фотографию старца в духовном облачении, а чуть повыше — большой портрет Карла Маркса в позолоченной раме из-под иконы.

Линка осторожно, словно боясь оступиться, прошла через всю просторную горницу и присела на старинную резную софу. В комнате было тихо и душно. Пахло сосной и жженой шерстью. Где-то позвякивали незримые ходики.

Скрестив на коленях тонкие руки, Линка долго сидела на софе как неживая.Она, все больше холодея и робея душою, ждала Иннокентия. Ее томило противное, тошнотное ощущение, и были холодные как лед руки. Почувствовав озноб во всем теле, она поднялась и заглянула в потускневшее от времени зеркало в грузной ореховой раме, висевшее в простенке. Печально улыбнувшись своему отражению, Линка вздохнула. Затем, приподнявшись на цыпочки, она увернула фитиль лампы, настороженно огляделась и, прислушиваясь к мертвой тишине полуночного дома, принялась раздеваться с какой-то нетерпеливо-вороватой поспешностью.

Оставшись в одной сорочке, она, сорвав с кровати пикейное покрывало, юркнула под стеганое пуховое одеяло и утонула в перине, согнувшись калачиком. Притихнув в постели, она почувствовала себя спокойнее и подумала: «Ну, ничего, завтра же наведу тут порядок, все уберу и расставлю по-своему! Все образуется. Все образуется…» — мысленно утешала она себя.

Но затем вспомнила о сегодняшнем вечере, о неумной, болтливой речи Иннокентия, о том, что там не было никого из комсомольских ребят, что все вышло как-то неожиданно плохо, фальшиво, как в неудавшемся спектакле,— и злая обида тронула ее сердце. И в эту минуту

снова она ощутила нечто похожее на чувство жалости к Роману. Теперь она упрекнула себя за то, что у нее не хватило решимости открыто и честно сказать ему обо всем случившемся, сказать так, чтобы он понял ее, не сердился и, во всяком случае, не считал ее виновницей своих личных неудач. В то же время она чувствовала себя виноватой и в другом: в том, что на хуторе резко обозначился раскол между враждовавшими не на жизнь, а на смерть мужиками, в том, что Роман из-за врожденного упрямства и болезненного самолюбия занял вредную, непримиримую позицию по отношению к сторонникам Иннокентия и поэтому заранее обрек себя на отрыв от тех, за кем было большинство. «Может быть, написать ему? — подумала Линка.— Ну конечно, надо писать. Говорить мне с ним трудно, почти невозможно. Стало быть, надо написать. И я напишу, напишу ему…» — твердо решила она, тотчас же внутренне насторожившись при скрипе калитки.

Линка скорее почувствовала, чем услышала, тяжелые поспешные шаги Иннокентия.Вот он вошел в горницу.Линка притворилась спящей.

Иннокентий осторожно, на носках, подошел к кровати.Линка затаила дыхание. Было так тихо, что ей показалось, будто она слышит частые, упругие удары своего сердца…

Светало.Иннокентий сидел на кровати, свесив большие волосатые ноги. Обжигаясь крошечным окурком, он торопливо докуривал его, хватая дым жадными глотками.

Линка сидела позади Иннокентия, прислонившись к стене, подобрав под себя ноги, и тупо смотрела в угол, ничего там не видя.

Казалось, бойчее и торопливей, чем ночью, тикали все те же незримые ходики.Вдруг Иннокентий схватил Линку за руку, с силой рванул ее к себе. Затрещала, как старая карусель, кровать, и на пол вслед за Линкой повалились подушки.

Слабо вскрикнув от тупой боли в предплечье, Линка умолкла.

— Убить тебя мало — распять надо! — сказал Иннокентий, не глядя на Линку.

Линка сидела на полу посреди комнаты. Желтый,

немощный в час рассвета огонек лампы слабо мерцал над ее головой. В смятой сорочке, с опущенными худенькими плечами, с поруганно поникшей головой казалась она в эту минуту подростком. Оглядевшись вокруг, она хотела было подняться, но Иннокентий снова рывком пригвоздил ее к полу и тихо спросил, склоняясь над ней:

— Говори — кто?! Линка молчала.

— Говори — душу из тебя выну! — тем же разбойничьим полушепотом прошипел он, вцепившись всей пятерней в ее обнаженное худенькое плечо.

— Ничего я вам не скажу,— тихо, но твердо проговорила Линка, закрывая лицо руками.

— Заставлю — скажешь! — самоуверенно пообещал Иннокентий и, криво улыбнувшись, сел на кровать и закурил новую папироску.

Линка, стремглав вскочив на ноги, выпрямилась, напряглась струной.

— Не смейте трогать меня!

Иннокентий невольно отпрянул от Линки — настолько был для него неожиданным этот повелительно-властный, почти угрожающий ее тон.

А Линка, как бы не замечая больше Иннокентия, быстро сдернула со стула ситцевое платье, торопливо натянула его на себя, а затем уже более спокойно обулась, привела в относительный порядок нехитрую прическу.

Иннокентий сидел не двигаясь. Жуя в губах мундштук папиросы, он с деланным равнодушием смотрел на одевающуюся Линку. Он ждал, чем это все кончится, как она впредь с ним себя поведет. Иннокентий считал, что она теперь в его власти, и не спешил проявлять эту власть, уверенный, что для этого впереди у него еще много времени и он сумеет, помучив ее, выведать то, в чем она не хотела признаться.

Но того, как повела себя Линка дальше, Иннокентий никак не ожидал.А повела себя Линка очень просто. Одевшись, она набросила вольным привычным жестом на плечо аленькую свою косынку и, ни слова не сказав больше, даже не взглянув на вскочившего Иннокентия, твердым шагом вышла вон из горницы.

Остолбенев, Иннокентий не остановил ее, не спросил, куда она пошла, почти побежала. А когда, спохватившись, выскочил вслед за ней на крыльцо, то увидел, что Линка была уже так далеко от никулинского дома, что гнаться за ней было бессмысленно — так стремительно улетала она прочь, точно птица, вспугнутая выстрелом. По лицу опешившего Иннокентия промелькнула черная, как грозовая туча, тень. Сомкнув дремуче-густые брови, он долго стоял неподвижный, как надгробный памятник, зло покусывая подрагивающие губы.

Линка плохо помнила, какими окольными путями добежала она до школы. Заспанная Кланька, точно не спрыгнув, а с грохотом упав с печки, долго таращила на неожиданно раннюю гостью глаза, не решаясь спросить ее, что случилось.

— Закрой, пожалуйста, Клаша, покрепче двери на все засовы. Я спать хочу,— сказала Линка, устало валясь на свою узкую кровать.

Кланька послушно закрыла дверь на два надежных крючка — прочны были внутренние запоры в бывшем окатовском доме! — потом, подойдя к Линке, заботливо накрыла ее старенькой шерстяной шалью и, осенив сиротливо сжавшуюся в комок учительницу крестным знамением, ласково прошептала: