Супердвое. Версия Шееля - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 20

Русские быстро споили Курта. Его уложили в дальней комнате, и через несколько минут в избу зашли два вооруженных господина. Я даже не успел схватиться за пистолет – сосед, пожилой дядька в красноармейской форме без знаков различия, перехватил мою руку.

— Ничего страшного, Густав. Давай выйдем.

Меня отвели в соседнюю комнату, где состоялась короткая воспитательная беседа.

Разговор мы вели один на один. Дядька назвался «батей». Судя по поведению и умению выстраивать вербовочную беседу, готов поклясться, этот комиссар был в высоких чинах.

Купил он меня сразу и на элементарную подставу.

— Мы давно приглядываемся в тебе, Густав. С того самого дня, как ты принял участие в карательной акции в Купятичах.

Я пожал плечами.

— Как вы узнали?! Там свидетелей не оставляли.

— Паренек выжил, лет пятнадцати. Один из всей деревни. Малые детишки глупые, вылезли из подвала, а он сумел сдержаться. Старался не смотреть на сельсовет… Он сообщил, что ты не принимал участие. Что тебя вырвало… Как, впрочем, всякого нормального человека.

Что я мог ответить? Одним махом неторопливый, грузноватый русский комиссар разрушил все мои прежние мечты, уничтожил прошлое, лишил будущего, потому что, по его словам, ГФП* (сноска: тайная полевая полиция) или гестапо рано или поздно докопается, кто извещал партизан о предстоящих карательных акциях. С этим трудно было спорить.

— Что будет с Татьяной?

— А что с ней будет? Она будет работать, как работала. Она дала присягу. Мы, конечно, не оставим ее в беде, но на войне всякое может случиться. Давай‑ка лучше обрисуем твое будущее…

Так я изменил фюреру, господин провидец.

Меня заколбасило, проснулось бессознательное, интимное, пронзительное.

Зачем это признание?.. Крайзе уже сделал выбор… значит, сомнения остались… нет, что‑то не так… Остался страх!.. Он нуждается в утешении… ему позарез необходимо, чтобы кто‑то одобрил его решение. Одобрил свой… нет–нет… одобрил на родном языке.

На немецком!!!

Что могло быть сильнее слов?

Гипноз?.. Внушительные… прошу прощения… внушательные способности?

Глупости!! Сильнее слов нет ничего…

– Es ist nicht Verrat, Gustav, – вслух выговорил я. – Weil man einen Mann zu halten verwaltet. Erliegen Sie nicht den Schmeicheleien und Appelle, die Trommeln. Diejenigen, die sich selbst als den Führer beschrieben, einmal war auch ein Mann, ein tapferer Soldat, ein tüchtiger Künstler, aber er lehnte alle, dass es ein Mensch war. Er bildete sich so etwas wie der mächtige und grausame «Über‑ismus» und dieser Verrat kann nicht in jedem Fall befreit. Damit sollten wir kämpfen… (сноска: Это не измена, Густав, потому что ты сумел сохранить в себе человека. Не поддался на уговоры, призывы, барабанный бой. Тот, который назвал себя фюрером, когда‑то тоже был человеком, храбрым солдатом, способным художником, но он отказался от всего, что в нем было человеческого. Он вообразил себя чем‑то сродни могущественному и жестокому «über–изму», а это предательство нельзя прощать ни в коем случае. С этим надо бороться)

— Так‑то оно так…

— Да не «так‑то», а так, Густав!

Из воспоминаний Н. М. Трущева:

« …полученные из других источников, казалось бы, напрочь исключали возможную принадлежности Крайзе к германским спецслужбам.

Вопрос – сообщать ли фрау Марте, какой у нее одаренный племянник? – в руководстве даже не рассматривался. То‑то удивилась бы хозяйка пансиона, когда ее постоялец, обер–лейтенант вермахта, барон и миллионер, передал бы ей привет от перешедшего к красным племянника.

Другая проблема волновала руководство – дележка Крайзе. Вслух об этом никто не заикался, борьба велась хоть и яростно, но подспудно, под ковром, с упором на «наибольшую эффективность». Во многом причиной этой склоки было право «первой ночи», которым обладал Федотов в отношение обер–гренадера. Ни партизаны, ни примкнувший к ним Судоплатов не могли стерпеть такое посягательство на их права, однако причастность, пусть и косвенная, к порученной Близнецам операции, обозначенной в архивах как «Бабушкины сказки», не позволяла им открыто броситься в бой».

«Чтобы были более понятны причины этого решения, а также расстановка сил в разделенных на ту пору наркоматах НКВД и НКГБ, приведу короткий разговор, случившийся между мной и Берией.

Однажды, докладывая наркому о «близнецах», я, перечисляя принятые решения, добавил, что по другим «несущественным» вопросам мною принято такие‑то и такие‑то решения.

Берия выслушал меня и, указав на громадную стопку дел, лежавших у него на столе, спросил.

— Видишь, сколко дел, Трющев?

— Так точно.

— А в секретариате во много раз болше. И по каждому из них я могу принят любое решение. Могу наградить, могу казнить, могу перебросить в другое место. Но ест несколко дел, в которых каждую мелочь я должен согласовыват там… – он кивком указал на потолок. – Их немного. Твое дело относится именно к этой категории. Так что давай не будем делить твои вопросы на существенные и несущественные».

« …этих дел действительно немного, и все они были на контроле у Петробыча. Это, прежде всего, информация, поступавшая от таких фигурантов как Ольга Чехова, приятель Геринга князь Радзивилл, прежний дружок Гитлера, руководитель «Черного фронта» Вальтер Стеннес, во время войны служивший советником у Чай–Канши и при этом имевший свежую и точную информацию из Берлина. Были и другие персоны и не только в Германии, но и в окружении Черчилля и Рузвельта. ( Моргентау)

Этих людей ни в коем случае нельзя считать агентами в формальном смысле этого слова. Они, скорее, являлись доброжелателями и «друзьями», иногда советчиками. Чеховой или Радзивиллу в голову не пришло бы добывать номера дивизий, перебрасываемых на Восточный фронт, чем занимался небезызвестный Рудольф Рёсслер, он же Люци.

Ценность этих источников состояла в том, они давали как бы общую картину происходящего в высших кругах нацистского руководства – сообщали о слухах, возможных назначениях, вариантах решений, внутренней подоплеке их принятия. Например, в разгар Сталинградской битвы, когда выяснилась невозможность сбросить в реку оборонявшие узкую полоску берега советские дивизии и дальнейшие попытки захватить эти последние сотни метров до Волги теряли всякий военный смысл, Геббельс в присутствии Чеховой не без сожаления выразился в том смысле, что фюрер никогда не уйдет из Сталинграда. Свою мысль он подтвердил тем, что «фюрер, в частности, считает, что на месте этого города находилась столица хазарского каганата, поэтому удар в направлении Волги рассматривается им как уничтожение гнезда древнего иудаизма. Всякое сопротивление в этом районе должно быть подавлено силой оружия».