Вольф Мессинг - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 93

Ощущение было необычное, утомительно болела нога. Я ощупал ее, ниже колена она была замотана чем-то твердым и неровным. Если это гипс, значит, конечность сломана. А другие? Как насчет внутренних органов? Первый экстрасенсорный осмотр подтвердил — кроме сломанной левой ноги и кровоподтеков на лице, других серьезных повреждений не было.

Затем снова провал в небытие. Очнулся от боли. Была ночь. В комнате едва теплился синий свет, рождаемый покрашенной лампочкой в металлической сетке, ввернутой высоко на потолке. Обнаружилась какая-то живность, напоминающее комаров, только с длинными хоботками и такими же несуразно длинными ножками. Под полом скреблись мыши, делились чем-то своим, заветным. Я прислушался к их разговору — ничего интересного.

Потом вновь забытье, сон.

* * *

Меня разбудили толчком в плечо.

Знакомый офицер из наркомата — его, кажется, звали Ермаковым — выглядел сурово, но эта суровость была наигранной. От Мессинга не скроешь суматошную беготню мыслей, одолевавших старшего майора! Я отвернул голову к стене.

Майор изящно выколотил папиросу из пачки. За его спиной стояли двое в белых халатах. Один из них был врач, другой охранник. Оба тянулись по стойке смирно.

— Гражданин Мессинг! — сурово потребовал чекист.

Я не ответил.

Неожиданно голос его сник.

— Вы сами виноваты.

Врач и изображавший медбрата охранник буквально онемели. Такой деликатности в стенах тюремного лазарета им еще не приходилось встречать.

Тут я вспомнил Гнилощукина, его предсказание относительно малой нужды и заявил.

— Ссать хочу!

— Что? — не понял капитан.

— Что здесь непонятного? — спросил я. — Мне до сих пор не давали утку, я мочился под себя.

Цвет лица врача изменился настолько стремительно, что мне стало ясно — атаку веду в верном направлении.

— Гнилощукин просил написать все, что я знаю. Дайте мне бумагу и ручку, я напишу. Но прежде утку, потом все остальное. Жалобу наркому, например…

На врача, как впрочем и на медбрата, без жалости смотреть было нельзя.

Майор взглядом отослал их, они стремглав выскочили в коридор. Появились с небывалой поспешностью. Мессинг оправился, утерся мокрым холодным полотенцем, ему сменили постель, после чего врач и охранник исчезли, будто их не было.

Ермаков придвинул стул и подсел поближе.

— Вы неправильно поняли Гнилощукина. Он не имел в виду применять физическое воздействие. Это был несчастный случай.

— Я не знаю, что имел в виду Гнилощукин, только он «перегнул палку». Об этом я тоже доложу наркому.

Ермаков усмехнулся.

— Хорошо, вам дадут чернила и бумагу.

* * *

Составив отчет, более похожий на жалобу, я более недели ждал результата. Все эти дни ко мне относились с повышенным вниманием. Страх сотрудников, имевших доступ в мою камеру, был настолько горяч и обилен, что мне не составило труда выявить причину молчания руководства. Нарком внутренних дел Узбекистана Гобулов Амаяк Захарович в связи с намечавшимся в скором времени завершением отправки частей Андерса в Красноводск, а затем в Иран, был вызван в Москву, а без него никто, в том числе и Ермаков, не хотел брать на себя ответственность за высокопоставленного (или, как выразился один из охранников-медбратьев, — «хитрожопого») стукача.

Прибытие большого начальника я уловил загодя. В больнице началась суматоха — врач прибежал в мою камеру и задыхаясь от волнения спросил — смогу ли передвигаться, если мне принесут костыли? Эта забота и хлеставший из него страх обнадежил меня, я потребовал кресло-каталку. Все бросились на поиски каталки. Такого предмета в тюремной больнице не оказалось. Пришлось обратиться в соседний военный госпиталь.

Вечером, когда спала жара, меня усадили в каталку, и, ни слова не говоря, повезли к лестнице, где два дюжих охранника подхватили кресло и поволокли по лестнице на третий этаж — как оказалось, в кабинет самого главного балабоса, заведовавшего кирпичным домом.

Все эти дни Мессинг старался не тратить времени даром. Набирался сил, прикидывал, как половчее выскользнуть из объятий такого цепкого, многорукого и многоликого отца как НКВД.

К сожалению, мне так и не удалось выяснить, что курит Амаяк Захарович. Скорее всего, нарком предпочитает персидские сигареты, которыми после августа сорок первого контрабандисты завалили Ташкент. [81] Представьте мое разочарование, когда в кабинете Гобулова я не обнаружил ни запаха табака, ни какого-нибудь другого аромата — например, одеколонного или насыщенного женского духа, способного донести до меня подспудные мысли местного балабоса.

Товарищ Гобулов оказался красавцем — высокий, с тонкой талией, аккуратными усиками, он трудно поддавался гипнозу. Мысли прятал глубоко, не подступиться.

Но я не терял надежды. Пусть мои недоброжелатели думают и пишут, что угодно, но Мессинг и без применения идеомоторики или гипноза, имел возможность докопаться до причины такого странного гуманизма несгибаемых чекистов, который они проявили к залетному гастролеру. В те суровые дни, когда меня поместили в тюремный лазарет, мне пришлось мысленно познакомиться со множеством трагических историй, которые то и дело случались с подследственными в подвалах местного кирпичного дома.

С высоты четырнадцатого этажа подтверждаю — эти рассказы меня не столько испугали, сколько взбодрили. Ермаков и Гнилощукин подтащили меня к краю пропасти, и на самой кромке дали возможность передохнуть. Я был просто обязан воспользоваться представившейся удачей и для поднятия духа заглянул в бездну. Оттуда, не мигая, на Мессинга пялились желтые, манящие ужасом, прилипчивые глаза альтернативного будущего. Оно непонятно каким образом соседствовало с обещанным мне счастливым концом, наблюдавшим за мной сверху, сквозь божественную лазурь. Незримые сущности, в том числе «измы» и «сти», всякие прочие химеры и эйдосы, толпившиеся рядом, с любопытством ожидали, что предпримет завзятый экстрасенс, чтобы отскочить от края бездны? Какой пируэт совершит?

Я кожей ощущал ответственность перед этой незримой публикой. Чувство ответственности, желание исполнить долг обострили мой дар до неслыханных пределов. Я настолько овладел искусством угадывания мыслей, что мне уже не нужен был табачный дым. Мне хватило бы любой зацепки, например, доброжелательного настроя индуктора, его желания поделиться со мной сокровенным, какими бы соображениями тот не руководствовался. Мне сгодилась бы его отвлеченность на какой-нибудь пустяк, например на воспоминания о детстве, мечты о женских прелестях или раздумья по поводу того, какую карту, играя в дурака, выгоднее сбросить.

В любом случае мне нужна была ясность. Мне позарез хотелось знать, по какой причине известного артиста, имевшего успех перед самой высокопоставленной публикой, швырнули в лапы Гнилощукина, а потом поспешно, не без некоторой опасливой суетливости поместили в лазарет. Что это, приказ Москвы? Тогда мое дело худо. Или это инициатива местного начальства? Эта тайна занимала меня куда больше, чем снисходительные извинения красавца Гобулова, который, оказывается, слышал о Мессинге и его минских и московских похождениях.