Университетская роща - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Каленова cтр.№ 70

Листья… В них-то вся и закавыка. Так сказать, двойная запятая. Тутовники, посаженные еще в прошлую весну, хорошо принялись в сибирской земле, но они стояли пока еще голые, безжизненные и, казалось, совсем не реагировали на робкий призыв просыпавшейся природы.

А что если обхитрить естественный ход событий, замедлить вековые процессы? Сделать так, чтобы червячки спали до тех пор, пока не зазеленеет их корм? Ну, а коль скоро это гималайское чудо, эти капризные шелкопряды предпочитают спать в глубокой прохладе…

— …а самое холодное помещение — это анатомка, стало быть, необходимо идти к Салищеву или к профессору анатомии Малиеву. Лучше, конечно, к Салищеву, — докончил вслух Крылов и, не откладывая дела в долгий ящик, отправился к Эрасту Гавриловичу.

Двухэтажное здание мрачноватого вида, размещенное по соседству с газовым заводом в глубине двора, ученый садовник посещал редко. Нельзя сказать, чтобы он, убежденный материалист, прошедший университетский курс, знакомый с основами медицины, взрослый человек, побаивался этого учреждения, в котором по многу часов в день трудились его коллеги-профессора и студенты. Нет, не побаивался, но… как бы избегал появляться в анатомке без надобности. Имея постоянно дело с многообразным, развивающимся зеленым и живым миром растений, Крылов как-то забывал о том, что существует и нечто противоположное этому миру, natura morte, как говорят французы, «мертвая натура». Коржинский знал об этом напряженном отношении друга к «мертвой натуре» и частенько поддразнивал: «Чем наше сено… ах, ах, простите, обмолвился! Чем наш гербариус лучше анатомки?» — «Я и не говорю, что лучше, — защищался Крылов. — Просто я не считаю засушенные растения мертвыми. Они как бы замерли». — «Фи, как трогательно: замерли… Стыдно, естествоиспытатель Крылов».

Стыдно.

В последнее время Крылов часто думал о Коржинском. По научным публикациям он видел, как далеко шагнул его друг, как ярко засветился в столице его талант. Вот он уже основоположник научных воззрений о наступлении леса на степь (мысль эту подсказал ему Крылов), воюет с засильем иностранщины в Академии наук. Печатает статьи по теории эволюции растений, того и гляди нидерландца.

Де Фриза обгонит… Следовательно, все было правильно — и отъезд из Сибири, и жажда более масштабной деятельности. Вот только напрасно Сергей увез из Томска свои коллекции. И без того в Сибири наперечет умственное добро…

Молодой академик Коржинский пишет ярко, обстоятельно, четко. Одно удовольствие читать его работы. «Флора каждой страны ест нечто живое, нечто находящееся в вечном движении, подверженное непрерывным, постоянным превращениям, имеющее свою историю, свое прошедшее и будущее». По Коржинскому выходило, что изучение флоры неизбежно должно включать познание ее истории, историю слагающих ее видов, их эволюцию…

Крылов разделял эти взгляды, зарождение которых происходило на его глазах, проступая в давних беседах и спорах. В книге «Флора Востока Европейской части России» (выполнил-таки свое обещание «вычертить» европейское Зауралье!) Коржинский оригинален, смел. Он шагнул далеко вперед, его генетические бионты — голос из будущего. Крылов чувствовал это.

Одно смущало: в некоторых работах он чересчур уж откровенно намекает на то, что у растений есть душа, сознание, чувства, инстинктивные движения, память… Ненаучный подход. За это ему от Тимирязева ох как досталось! Климент Аркадьевич даже обвинил ботаника Коржинского в отпадании от дарвинизма. Конечно, великий ученый не совсем прав. Коржинский никогда не отпадал, просто он горячая голова, талантливая и увлекающаяся.

А Тимирязев — гений. Разгадать величайшую тайну природы — фотосинтез — это под силу только гиганту ломоносовского типа. Крылову довелось побывать на лекции Климента Аркадьевича, будучи в командировке в Москве. Не-за-бы-ва-е-мо…

Тимирязев говорил о зеленой поверхности, лежащей на пути солнечного луча на землю. Он говорил о космической роли растений, о том, как «ловит солнечные лучи этот живой бархат, зеленый плащ, одевший нашу планету, ловит и превращает в «тела». Над десятиной, засеянной клевером, — говорил Тимирязев, — раскинуто двадцать шесть десятин его листочков… Сотни раз перекрыт каждый клочок почвы листвой смешанного луга. А наш «великий лес» — тайга, а девственные «гилеи» какой-нибудь Бразилии, где обезьяны могут пропутешествовать на такое же расстояние, как от Москвы до Севастополя, не спускаясь на землю и даже не видя ее!

Не замечая нервной обрывистой речи оратора, Крылов смотрел на этого худощавого человека с острой бородкой и пронзительно-чистым взглядом голубых глаз, и в душе его рождалось чувство безграничного уважения к нему. Да, да, наука должна служить народу… Там, где растет один колос, ученые должны вырастить два, чтобы накормить народ. В науке славу не делят, а только приумножают общими усилиями… Каждое слово Климента Аркадьевича входило в душу.

Больше он Тимирязева не видел. Но навсегда считал себя его учеником. Человек с обликом рыцаря, взявший науку «с боем», был для него примером того, как надо «нести землю на плечах своих».

Он спустился на несколько ступенек в холодный коридорчик и потянул на себя обледенелую и тяжелую дверь анатомки.

В препараторской зале шли занятия. Вокруг длинных оцинкованных столов, покрытых мрамором, толпились люди в белых халатах, что-то делали, негромко, вежливо, но увлеченно спорили.

— Коллега, что вы положили в таз с сухожилиями? Прошу вас не путать.

— Я не путаю. Это действительно сухожилие. Это вы, коллега, что-то путаете…

Крылов поправил очки и решил спросить:

— Господа, кто знает, где профессор Салищев? Мне сказали, что он где-то здесь.

— Правильно сказали, Порфирий Никитич. Я действительно здесь, — послышался веселый голос Салищева. — Прошу вас, подождите в ассистентской, я скоро освобожусь.

Крылову стало неловко, что он не заметил профессора. Впрочем, и немудрено, если знаменитый хирург, как обыкновенный студент, в халате и кожаном фартуке до полу копается среди мышц и спорит с молодыми людьми.

Он прошел в соседнюю комнату. Снял пальто и приготовился ждать.

Заведующего кафедрой оперативной хирургии Эраста Гавриловича Салищева Крылов принял всей душой с первого дня их знакомства. Единственный среди молодых профессоров имевший достаточно высокий чин надворного советника, Салищев оказался чрезвычайно простым и доступным человеком. Студенты обожали его за то, что он был на турецкой войне, оперировал на поле боя, за то, что он прекрасный специалист, выдающийся хирург с мировой известностью, товарищески относился к ним. Его лекциями, которые он как бы рассказывал, почти не обращаясь к «тетрадке», как другие профессора, заслушивались. Суровой преданностью русской медицине восхищались. Многие стремились ему подражать.

— Чтобы стать настоящим врачом, надо иметь призвание. — говорил своим ученикам Салищев. — Нет его — уходите! Есть занятия и ремесла более легкие, чем медицина, более выгодные и, может быть, даже более эффективные и интересные. А медицине — и особенно в нашей стране — предстоит тягчайший труд…