Ай, как нехорошо!
– Эраст Петрович, ради меня, ради нашей дружбы, ради
милосердия, ради моего покойного мужа, наконец, не отказывайте мне! – быстро
заговорил звучный женский голос, безусловно знакомый, но искаженный волнением.
– Вы человек благородный и отзывчивый, я знаю, вы не сможете мне отказать!
– Значит, он умер… – Фандорин склонил голову, хоть вдова
видеть этого и не могла. С искренним чувством сказал. – Примите мои
г-глубочайшие соболезнования. Это не только ваше личное горе, это огромная
потеря для всей России. Вы человек сильный. Я знаю, вы не потеряетесь. А я, со
своей стороны, конечно же, сделаю всё, что смогу.
После паузы голосом, в котором слышалось некоторое
замешательство, дама сказала:
– Благодарю вас, но я уже как-то свыклась. Время врачует
раны…
– Время?
Эраст Петрович с изумлением уставился на телефон.
– Ну да. Ведь Антон Павлович умер семь лет назад… Это Ольга
Леонардовна Книппер-Чехова. Я вас, должно быть, разбудила?
Ай, как нехорошо! Метнув яростный взгляд на ни в чем не
повинного Масу, Фандорин покраснел. Неудивительно, что голос показался ему
знакомым. С вдовой писателя его связывали давние приязненные отношения – оба
состояли в комиссии по чеховскому наследию.
– Б-бога ради п-простите! – воскликнул он, заикаясь сильнее
обыкновенного. – Я принял вас за… Неважно…
Последствием глупого и, в сущности, комичного недоразумения
было то, что Фандорин с самого начала разговора оказался в положении человека
оправдывающегося, виноватого. Если б не это, скорее всего он ответил бы на
просьбу актрисы вежливым отказом, и вся его последующая жизнь сложилась бы
совсем иначе.
Но Эраст Петрович был смущен, да и слово благородного мужа –
не воробей.
– Вы действительно сделаете для меня всё, что можете? Ловлю
вас на обещании, – сказала Ольга Леонардовна уже менее взволнованно. – Зная вас
как рыцаря и человека чести, не сомневаюсь, что история, которую я вам
расскажу, не оставит вас равнодушным.
Впрочем, и без конфузного начала беседы отказать в просьбе
этой женщине Фандорину было бы непросто.
В обществе отношение к вдове Чехова было неодобрительным.
Почиталось хорошим тоном осуждать ее за то, что она предпочитала блистать на
сцене и весело проводить время в кругу своих талантливых друзей из
Художественного театра, а не ухаживать за смертельно больным писателем в его
тоскливом ялтинском уединении. Не любила, не любила! Вышла замуж за умирающего
из холодного расчета, чтоб и чеховской славы зацепить, и своей не упустить, да
еще обеспечить себе козырное имя для последующей сценической карьеры, – таков
был общий глас.
Эраста Петровича эта несправедливость возмущала. Покойный
Чехов был человеком зрелым и умным. Знал, что женится не просто на женщине, а
на выдающейся актрисе. Ольга Леонардовна была готова бросить сцену, чтобы
неотлучно находиться с ним рядом, но хорош мужчина, который согласится принять
такую жертву. Любить – означает желать любимому счастья. Без великодушия цена
любви – медный грош. И то, что жена дала мужу победить в этой борьбе
великодуший, правильно. Главное, что перед смертью она была с ним и облегчила
его уход. Она рассказывала, что в самый последний вечер он много шутил и они от
души смеялись. Чего ж еще желать? Хорошая смерть. Ни у кого нет права осуждать
эту женщину.
Все эти мысли уже не в первый раз пронеслись в голове Эраста
Петровича, пока он слушал сбивчивый, маловразумительный рассказ актрисы. Речь
шла о какой-то Элизе, подруге Ольги Леонардовны и, кажется, тоже артистке.
Что-то там у этой Элизы стряслось, отчего «бедняжка пребывает в постоянном
смертном страхе».
– Прошу извинить, – вклинился Эраст Петрович, когда
собеседница прервалась, чтобы всхлипнуть. – Я не п-понял. Альтаирская и Луантэн
– это одна особа или две?
– Одна! Элиза Альтаирская-Луантэн – это ее полное имя.
Раньше у нее был сценический псевдоним «Луантэн», а потом она вышла замуж и
стала вдобавок «Альтаирская», по мужу. Правда, они скоро расстались, но
согласитесь, для актрисы было бы глупо отказываться от такой красивой фамилии.
– И все-таки я не вполне… – Фандорин морщил лоб. – Эта дама
чего-то боится, вы очень красноречиво описали ее нервическое состояние. Но что
именно ее пугает?
«И, главное, чего вы от меня-то хотите?» – мысленно прибавил
он.
– Она не говорит, в том-то и дело! Элиза человек очень
закрытый, никогда ни на что не жалуется. Для артистки это такая редкость! Но
вчера она была у меня в гостях, мы очень хорошо поговорили, и что-то на нее
нашло. Она разрыдалась, упала мне на грудь, залепетала, что ее жизнь –
кошмарный сон, что она этого больше не вынесет, что она затравлена и измучена.
Когда же я стала приставать с расспросами, Элиза вдруг ужасно побледнела,
закусила губу и больше я не могла вытянуть из нее ни слова. Она явно раскаивалась
в своей откровенности. В конце концов пролепетала что-то невнятное, попросила
меня простить ей минутную слабость и убежала. Я не спала ночь, я не могу найти
себе места весь день! Ах, Эраст Петрович, я давно знаю Элизу. Она не истеричка
и не фантазерка. Я уверена, ей угрожает опасность, причем такого рода, что
нельзя рассказать даже подруге. Умоляю вас ради всего, что нас связывает:
выясните, в чем там дело. Для вас это пустяк, вы ведь мастер разгадывать тайны.
Как гениально отыскали вы пропавшую рукопись Антона Павловича! – напомнила она
Фандорину об истории, с которой началось их знакомство, и он поморщился на
столь откровенную лесть. – Я помогу вам попасть в круг ее общения. Элиза сейчас
героиней в «Ноевом ковчеге».
– Кем? Г-где? – удивился Эраст Петрович.
– Занимает амплуа героини в этом новомодном театре, который
пытается соперничать с Художественным, – пояснила Ольга Леонардовна тоном, в
котором сквозила снисходительность – то ли к театральному невежеству Фандорина,
то ли к безумцам, осмеливающимся конкурировать с великим МХТ. – «Ноев ковчег»
приехал на гастроли из Петербурга, чтобы поразить и покорить московскую
публику. Билет достать невозможно, но я всё устроила. Вас пустят на лучшее
место, чтобы вы могли хорошо к ним всем присмотреться. А потом наведайтесь за
кулисы. Я протелефонирую Ною Ноевичу (это их руководитель, Ной Ноевич Штерн),
скажу, чтоб оказал вам полное содействие. Он водит вокруг меня хороводы, всё
надеется переманить к себе, так что выполнит мою просьбу, не задавая лишних
вопросов.