Такого случая в истории лагерей России ещё не было. Массовое убийство почти трёхсот человек, совершённое настолько организованно и дерзко, что обнаружено оно было только утром, два барака трупов и ни одного свидетеля столь страшного по своей бесчеловечности преступления. Кровавые разборки в лагерях были обычным делом, и администрация в них особенно не вмешивалась, потому что найти виновных, как правило, было невозможно. Круговая порука, существовавшая в преступной среде, была прочной гарантией существования воровских законов, по которым жили заключённые. Как правило, обладая достаточной оперативной информацией, администрация лагерей хорошо знала преступную иерархию своих подопечных и в случае необходимости находила рычаги управления ими. Макушев утром по телефону звонил в управление, чтобы найти там Битца и доложить о случившемся. Но дежурный по управлению не посмел вызвать того с совещания, вёл его новый заместитель начальника главупра Нефёдов, прибывший самолётом из Москвы. Только в двенадцать дня сам Битц дозвонился до лагеря и услышал от Макушева доклад о случившемся. Первая мысль мелькнула у него в голове: его ждёт разжалование и трибунал. Он решил немедленно доложить о случившемся начальнику управления. Тот, занятый приёмом высокого начальства, отмахнулся от Битца, подошедшего к нему с докладом о чрезвычайном происшествии в лагере. Битц успел сказать, что ночью в лагере была резня между группировками и есть жертвы, на что тот ответил:
— Езжай и разберись на месте у себя, потом доложишь, позже, письменно.
С тяжёлым сердцем возвращался он в лагерь, дорога показалась нескончаемо длинной. Однообразный ландшафт за окном уже не интересовал Битца, его мысли были заняты одним: как выйти из ситуации. Он вспоминал совещание, посвящённое укреплению законности и усилению требовательности к работникам пенитенциарной системы, новый нарком требовал усилить борьбу за чистоту рядов НКВД как передового отряда советского народа, стоящего на страже социалистического правопорядка. Да, думал Битц, чистка продолжится, и эта резня в лагере может стоить ему головы.
Тем временем Макушев, организовав работу столовой и кухни, вся обслуга которых полегла ночью в бараках, выводил отряды на работы в карьер. Часть бригад занимались подготовкой к захоронению погибших, копали несколько длинных траншей, тюкая ломиками промёрзшую землю. Метавшийся по лагерю серый от ненависти и гнева, которые он не мог скрыть, старший лейтенант Давлаев отказался выполнить приказ Макушева руководить работами по очистке бараков и в обед куда-то исчез. Трупы из бараков выносили и укладывали рядами на снег, двести семьдесят два человека с ножевыми и колотыми ранениями в основном в голову и шею насчитал Макушев. Такого побоища он не видел со времён Гражданской войны. Самое главное, что в лагере было тихо и спокойно, как будто этой ночью ничего не произошло. На утренней проверке Макушев сам обходил ряды построенных перед бараками заключённых, пытаясь заметить следы ранений или крови на одежде. Безрезультатно. Создавалось такое впечатление, что никто ничего даже не слышал, заключённые делали удивлённые лица и божились, что ничего не знают, так как спокойно ночью спали у себя на нарах. Макушев решил ничего до приезда начальника не предпринимать. Бараки были оцеплены комендантским взводом. Единственный живой заключённый, обнаруженный в седьмом бараке, был явно не в себе, его поместили в санпункте, приставив охрану.
К ужину вернулся начальник лагеря. Осмотрев место происшествия и выслушав доклад Макушева, Битц распорядился доставить ему в кабинет осуждённого Смолина. О чём говорили несколько часов начальник колонии и смотрящий лагеря, осталось тайной, только на следующий день старший лейтенант Давлаев подал рапорт с просьбой о переводе его из лагеря. Битц составил подробную служебную записку о случившемся в лагере инциденте и спецпочтой отправил в Киев. Там судьба Битца была решена одним росчерком пера — «в архив», такую резолюцию поставил на документе начальник управления.
«В этом лагере был полный бардак, для того и поставили туда Битца, чтобы навёл порядок. А за эти грехи отвечать должен был его предшественник Феоктистов, да негодяй уже расстрелян. В архив».
Так рассудил новый замнаркома, выслушав доклад начальника управления. Битц напрасно ожидал приезда следственной группы или начальства. Не до того было в управлении, не до него, а уж тем более не до погибших заключённых. В системе шла большая реорганизация, новый нарком Лаврентий Павлович Берия брал власть в свои умелые руки. Узнав о решении руководства, Битц, воспрянув духом, с удвоенной энергией взялся за работу. Его репутация должна быть идеальной, это было крайне необходимо для него, его семьи, для реализации поставленной цели.
Прохоров, отсидевший трое суток в карцере, зла на начальника лагеря не имел, отоспался, нары днём у него не убирали, кормили его полной пайкой, отдохнул от работ и, в общем, выглядел значительно лучше. У него было время хорошо подумать, и он принял предложенный Битцем третий вариант, теперь он ждал, что ему скажет хозяин. Битц вызвал его вечером, и у них был долгий разговор.
* * *
Эта зима для Вангола пролетала незаметно, он настолько увлёкся охотой, что не выходил из тайги неделями. Такдыган или Ошана сначала ходили с ним, последнее время постоянной спутницей Вангола в тайге становилась Тинга. Эта девчонка за последний год как-то незаметно превратилась в стройную девушку, гибкую, как лоза, и стремительную, как выпущенная из лука стрела. В её глазах, сохранивших любопытство и озорство подростка, Вангол иногда стал замечать мечтательный и оценивающий взгляд женщины. Этот взгляд, обращённый на него, однажды сильно смутил Вангола, он вдруг увидел глаза Тинги, потемневшие и глубокие, губы, приоткрытые в лёгкой улыбке. Это длилось долю секунды, и уже Тинга громко смеялась, рассказывая Ванголу, как гонялась за раненым зайцем, а он всё ощущал на себе зовущий и манящий взгляд молодой женщины. У него ещё никогда не было близости с женщиной. Всего лишь юношеские поцелуи под луной и полные страха желания потрогать грудь той девчонки, которая однажды храбро увела его от друзей. Сейчас он, полный сил мужчина, старался скрывать просыпавшееся в нём желание обладать женщиной. Но природа брала своё, и он не мог отвести взгляда от Тинги, когда она, сбросив оленьи одежды, суетилась в чуме, наводя порядок. Такдыган давно заметил жаркие взгляды Вангола.
В конце зимы они с Такдыганом посетили убежище, спасшее жизнь Ванголу. Трое суток пути, и они стояли на площадке перед пещерой. Сдвинув камень, пролезли внутрь. Аккуратно составленные кожаные мешки с товаром были на месте. Оставив пушнину, забрали товар и вернулись в стойбище. Там Ошана с дочерьми, открывая мешки, вынимала присланные припасы. Сахар, мука, спички, соль, табак, порох и свинец дробью и кусками, несколько ножей. Отдельно лежали цветной бисер и бусы, несколько кусков ткани и прочая мелочь, от которой женская половина их семьи была в восторге.
Близилась весна, Вангол чувствовал её приближение всем своим существом. Чуть теплее стали лучи солнца, чуть длиннее день, чуть ярче горели в ночном чёрном небе звёзды. Или ему это просто казалось, когда рядом с ним была весёлая и неугомонная Тинга? Они не расставались целыми днями, и только ночью она уходила в чум матери. Ночуя в тайге у костра, она ложилась рядом с ним на оленьи шкуры, и, просыпаясь утром, он обнаруживал её руку у себя на груди под одеждой. Сделав хитрющие глаза, Тинга смеялась и говорила Ванголу, что она грелась у его сердца. Постепенно сам Вангол начинал чувствовать, что эта смуглая охотница как-то незаметно для него самого украла его сердце. Не столько красота девушки привлекала Вангола, Тинга была по-своему мила и даже красива, она стала ему просто необходима, как воздух птице или вода рыбе. Когда её не было рядом, Ванголу становилось неинтересно жить. Что бы он ни делал, чем бы ни занимался, он с нетерпением ждал, когда услышит лёгкие шаги и рядом раздастся звонкий голос. Тинга тоже почувствовала совсем другое отношение Вангола к себе. Её сердце замирало от счастья, когда она замечала на себе взгляды, он смотрел на неё не так, как раньше. В его глазах она видела не теплоту и ласку старшего брата, а внимательный и откровенный взгляд взрослого мужчины. Он смотрел на неё как на женщину! Она ему нравится! — ликовала Тинга, нехитрыми женскими приёмами дразня Вангола. Сама она была влюблена в Вангола с первых дней его появления в стойбище. Она помогала матери выхаживать его, беспомощного, измученного, умиравшего. Забившись в шкуры, плакала и просила духов тайги спасти Вангола, помочь ему выжить, ведь он такой красивый. Именно она искала тогда под снегом ту редкую травку, перетёртая и смешанная с оленьим молоком она была лучшим лекарством от ожогов. Тинга и лечила его раны, нанося на лицо кашицу, которая, впитываясь, заживляла рану и твердела, а затем отваливалась, оставляя на месте ожога нежную розовую кожу, которая постепенно сглаживала рубец. Когда Вангол встал на ноги и Такдыган назвал его членом семьи, она старалась помочь ему освоиться в их жизни. Необъяснимое чувство тянуло её к этому бородатому русскому парню с широкой улыбкой и добрыми глазами. Последнее время она старалась ни в чём не отставать от него, неутомимо следовала с ним везде. Мать и старый Такдыган любовались стройной парочкой, уходящей лёгкой и уверенной походкой из стойбища, чтобы дотемна дойти до перевала, а поутру ждать на нём перелётного гуся. В том месте, куда они уходили, стаи низко, в десяти — пятнадцати метрах над землёй, перелетали Cтановой хребет, и они, соревнуясь, стреляли из луков в гусей, разжиревших на китайских рисовых плантациях и тяжело летевших к своим гнездовьям на северах. Рано или поздно это должно было случиться, две молодых красивых и сильных души тянулись друг к другу, чтобы соединиться и соединить в страстных объятиях тела. Это случилось. Ещё не зазвенели горные ручьи, но весна уже будоражила природу. К этому времени стойбище стояло среди сопок в узкой мари, недалеко был Кислый ключ, так называемый Такдыганом, куда и привёл старик Вангола и Тингу. Перед ними возвышалась ледяная пирамида около четырёх метров в высоту. Вырубая пальмами ступени, они поднялись наверх и увидели, как здесь, будто в чаше кратера небольшого вулкана, кипела тысячами мелких пузырьков прозрачная вода. Зачерпнув полный ковш, Такдыган протянул его Ванголу.