— Не стрелять, — скомандовал командир группы, залёгшей на обочине, и взглядом проводил промчавшиеся мимо грузовики. — Вперёд.
Группа перебежками устремилась в лесной массив, откуда доносились звуки стрельбы.
— Степаныч, переодевайся, скорей! — крикнул Вангол, едва задыхавшиеся от бега Макушев и сержант появились из кустов. — Капитан, будешь имитировать пленного Битца. Степаныч, вот немецкая плащ-палатка и пилотка, надевай, «шмайссер» возьми. Да брось ты винтовку! — Вангол чувствовал приближение немцев и отдавал команды почти шёпотом. Зато громко во всё горло несколько раз крикнул по-русски: — Второй взвод, обходи левее. Не стрелять, возьмём живыми! Стреляй по опушке, левее, там немчура! — Крикнув сержанту, Вангол несколько раз прицельно выстрелил из карабина.
Степаныч, схватив винтовку, тоже несколько раз выстрелил.
— Не вижу я там никого. — Макушев, пытаясь увидеть немцев, встал во весь рост.
— Ложись, капитан! — крикнул Вангол.
Пули веером процокали по деревьям над головой Макушева.
— Теперь уходите в ту сторону, по вас стрелять не будут. Капитан, руки держи вместе, они ж у тебя «связаны», давайте скорей, я вас найду, уходите.
Вангол боковым зрением видел, как скрылся в молодом березняке Макушев, «конвоируемый» Степанычем, и, прицелившись в появившуюся среди кустарников фигуру немецкого разведчика, мягко нажал на спусковой крючок. Немец, остановленный выстрелом Вангола, упал. Вокруг, срезая ветки и лесные цветы, защёлкали пули немецких автоматов. «Засекли». Вангол, перекатившись, сменил позицию и прицельно выстрелил ещё пару раз. «Спасибо Такдыгану», — подумал Вангол, очередной раз передёргивая затвор. Надо было бы уходить, уводя за собой немцев, но было уже слишком поздно, Вангол чувствовал, что его уже взяли в полукольцо. Он хорошо видел фигуры в камуфляжных костюмах, то и дело мелькавшие и справа, и слева. «Ну что ж, поиграем», — решил Вангол, подальше отбросил свой карабин и пополз в направлении немцев. Когда понял, что дальнейшее его движение уже не может остаться незамеченным, он, устроившись в небольшой ложбинке, укoлол ножом ногу выше колена и выступившей кровью вымазал отверстия ушей. Затем надел на ушники и, включив рацию, стал вызывать немецкую станцию:
— «Зевс», «Зевс», я «Вепрь», приём!
Немцы откликнулись сразу, но Вангол, игнорируя их отзывы, продолжал и продолжал вызывать, монотонно и достаточно громко. «Шмайссер» он держал в одной руке, готовый к стрельбе. Он не видел, но чувствовал, как за спиной к нему медленно приближаются немцы. Они двигались почти бесшумно. Вплотную подойдя к Ванголу, один из диверсантов хлопнул в ладоши над головой Вангола, снисходительно улыбнувшись, сказал:
— Этот отвоевался. Везунчик, теперь в госпиталь и в отпуск, в Берлин, к своей фрау.
Вангол, как бы не видя и не слыша ничего, продолжал и продолжал монотонно вызывать:
— «Зевс», «Зевс», я «Вепрь», приём. — Берлинский диалект наиболее успешно давался ему в школе.
Немец вышел перед Ванголом и, забрав у него из руки безвольно выпущенный автомат, снял с головы наушники.
— Бедняга, он оглох, у него порваны перепонки. — Немец, вытерев наушники носовым платком, надел их и, услышав позывной «Зевса», ответил: — Я Рейдер, нашли раненого радиста группы «Вепрь», видели отход группы «Вепрь» с пленным, русских отсекли, продолжаем выполнение задания.
Вангол, словно придя в себя, улыбаясь от радости, громко кричал, что он ничего не слышит, группа отходила с русским пленным, он прикрывал, и тут взрыв. Обер-лейтенант Хайнц приказал… Он делал попытки встать, но, теряя равновесие, хватался руками за немцев.
— Молчать! — крикнул на него один из диверсантов, для убедительности приказав ему жестом закрыть рот. Поглядев на Вангола, скомандовал: — Двоим сопровождать раненого. Остальные за мной. Двигаться в квадрат семь.
Группа быстро растворилась в мелком березняке, оставив Вангола с двумя немцами. Вангол сидел на земле и смотрел невинными глазами на двух здоровенных голубоглазых и светловолосых бугаёв, которые очень смахивали на простых русских деревенских парней. Думая, что Вангол их не слышит, они спокойно обсуждали ситуацию, называя его не иначе как мешком, который им придётся тащить километров двадцать. Они шутили на эту тему спокойно и привычно, со знанием дела сооружая носилки. Они даже понравились Ванголу, их добродушные лица были чем-то симпатичны. Но они были врагами, и Вангол понимал, что их придётся убить. Убить, потому что они пришли на его землю лить кровь. Убивать родных и близких Ванголу людей уже только потому, что они родились на русской земле, которая вскормила и вырастила их для жизни и счастья. Какие бы они ни были, плохие или хорошие, они были свои, родные, и за них он готов был драться. Драться до смерти, потому как на этой земле и за эту землю он мог умереть, она того стоила.
Василь гнал машину, не обращая внимания на колдобины и ямы. Остап молча сидел, намертво вцепившись в поручень, изредка бросая взгляд на дорогу, летевшую под колёса. Пыль, сплошной завесой поднимавшаяся из-под машины, заставила второй грузовик отстать. На развилке Василь притормозил, свернул направо и, немного проехав, гася скорость, остановился.
— Ты чего? — спросил Остап.
— Разгрузиться надо и машины заправить, иначе не доедем, — ответил Василь, выскакивая из кабины.
Остап вылез из кабины и ушёл в кусты. Вернулся, когда разгрузка уже шла полным ходом.
— Разгружайте быстрей, — сказал Остап, хмуро глядя, как пыжились от натуги его братки, выбрасывая из кузова мешки с картошкой. — Бензин, бензин береги!
Василь переливал бензин из ведра в бензобак машины. «Только бы хватило горючки», — подумал Остап. Он вытащил лежавший на полу кабины портфель и присел на один из сброшенных мешков. Портфель был закрыт, небольшая блестящая застёжка открывалась ключом. Недолго думая Остап вынул нож и сломал замок. Взвесив на руках портфель, прикидывая, что в нём может быть, Остап осторожно раскрыл его. То, что он увидел, сильно его разочаровало. Дико выматерившись от досады, он саданул ножом в содержимое и, вскочив, вывернул всё из портфеля. На землю высыпались тетрадки, записные книжки разных цветов и размеров. Их было много. Одна из толстых тетрадей, пробитая ножом, застряла на лезвии, и Остап, уже утративший интерес к содержимому портфеля, вынужден был, снимая с ножа, взять её в руки. На обложке химическими чернилами было аккуратно выведено: «1934 г. КРАСЛАГ». Остап открыл её и стал читать… Через несколько минут дикий хохот, сначала тихий, потом безудержно громкий, заставил Василя и двоих бандитов, разгрузивших кузова и отдыхавших на траве, бросить окурки и подняться. Они осторожно выглянули из-за машины и увидели Остапа. Он сидел на мешке с картошкой среди разбросанных тетрадей и хохотал. По его лицу текли слёзы, тонкие губы кривились то ли от смеха, то ли от плача, глаза безумно вращались. Он хохотал, не видя никого и ничего. Один из братков, толкнув Василя в бок, испуганно спросил:
— Чё-то того Остап, что ли?