Тропою волка - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Голденков cтр.№ 90

Сам не понимая как, Иван Хованский был разбит и в панике бежал к Ляховичам с маленькой горсткой ратников. Самого князя несли на носилках, быстро сооруженных из копий. Но Ляховичи, к ужасу московского князя, оказались до сих пор не взятыми. В жутком беспорядке отряд Хованского бросился дальше, к Менску. И как только пыль от ускакавших из-под Ляховичей беглецов осела на землю, к воротам городка подъехали четыре конных ратника из новгородского корпуса. Происходило что-то явно странное: ратники, словно парламентеры, но без какого-либо белого флага спокойно въехали в гостеприимно распахнутые навстречу ворота. Въехав в город, они спешились. К ним навстречу с приветливой улыбкой шел худой и длинноногий пан с длинным острым носом. Ну вылитый бусел!

— День добрый, пан Бусел! — новгородский офицер пожал руку литвину. — Как поживаете, пан бурмистр?

— День добрый, пан Семен, — улыбался в долгие усы пан с такой подходящей к своей внешности фамилией, — что сегодня покупать будете?

— Мы проститься приехали.

— А что так?

— Снимаем осаду. Хованский утек сегодня в Менск. Ну, и мы вслед ему поедем. Хватит. Отвоевались.

— Ну, — пожал плечами бурмистр Ляховичей, — хозяин, как говорят у вас, барин.

— Правда, у нас одно дельце к вам деликатное осталось, — Семен усмехнулся в светло-рыжую бороду и, понизив голос, продолжал:

— Тут год назад к нам стрелка из московского полка приставили. Ивана. Вы его помните, — указал большим пальцем через плечо Семен на застенчиво стоящего около лошади светловолосого парня, с круглым курносым лицом и большими светло-голубыми глазами. Парень явно нервничал, смущенно комкая руками шапку.

— Кавалер нашей Ганульки? Как же! Знаком! — усмехнулся Бусел.

— Пуще коржей и хлеба, что нам носила ваша Ганулька, наш Иван полюбил ее саму. Уезжать не хочет, говорит, лучше пристрелите.

— Эй! — махнул рукой пан Бусел своему ратнику. — А ну сгоняй, браток, за Ганной, дочкой пекаря! Хутенько!

Ратник тотчас метнулся в город.

— Так нехай остается, — вновь повернулся к новгородцу бурмистр, — парень хороший. А у Ганны старшого брата на войне два года назад забили. Им в хозяйстве мужик нужен.

— Ну, а сами-то они не против?

— Так ведь Ганулька чахнет по этому хлопцу тоже. Все время спрашивает, когда приедут новгородцы вновь, чтобы только с ним повидаться.

В это время прибежала раскрасневшаяся семнадцатилетняя девушка в белом льняном платье и платке. Едва Иван и Ганна увидели друг друга, как всем тут же стало понятно: влюбленные они. Девушка и парень, ничего не замечая вокруг, отошли в сторону, о чем-то живо переговариваясь, взявшись за руки.

— О! — засмеялся новгородский офицер. — Как чешет по-русски! А ведь год назад, когда его к нам определили, он по-нашему и двух слов связать не мог. Из финской эрзи он. Из-под Рязани. Бывший охотник. Парень ладный. Стрелять в людей не любит, грехом страшным считает.

— Правильно, — кивнул Бусел своим длинным острым носом, — настоящий христианин.

— Так ведь почти язычник! — вновь рассмеялся новгородец. — Короче, берите, пока даем. А мы его как убитого во время осады спишем.

— Лады! — пожал руку новгородскому офицеру пан Бусел. — Вот тебе и война, пан Семен!

— Да уж, — кивнул новгородец, — жизнь, она свою тропку везде найдет.

Новгородцы и драгуны в тот же день сняли осаду и спешно двинулись на север, к Полоцку. Ну, а в Менске Хованский так и не успел перевести дух. К городу уже шли хоругвии литвин под началом Кмитича, который считал делом чести первым войти в город. Местный гарнизон волновался, а многие из него бежали без оглядки кто куда, рассказывая жуткие истории о мести литвин всем захватчикам, о заговоренном от пуль и сабель полковнике Кмитиче…

— Тело этого воина из железа, пули от него отскакивают, а сабли ломаются, — рассказывал об оршанском князе один мордовский стрелец остальным, — он, робяты, черту душу продал, и лоб его, говорят, тоже железный. И еще он оборотень.

И Хованскому вновь пришлось бежать, бежать далее, уже до самого Полоцка. И как только московский князь покинул Менск, в него, 3-го июля, вступили литвины. И так уж получилось, что в первых рядах вступающих в Менск литвинских ратников был Кмитич, тот самый храбрый полковник, последний из его защитников, что до последней минуты оборонял сей город ровно пять лет назад. Въехавшим в Менск гусарам оршанского полковника предстала унылая картина: совершенно необитаемый город с брошенными телегами и пушками на улицах, с обилием полуразрушенных домов, с непохороненными телами неизвестно кого, с беспорядком и хаосом… И ни одной живой души не вышло встречать освободителей. Даже бродячих собак не было видно нигде.

Хованский же был в ужасе: он потерял три с половиной тысячи человек только убитыми и восемь сотен пленными — всего 4 300 человек, более половины своих сил, тогда как потери Чарнецкого и Сапеги составили 300 человек убитыми. То был перелом в войне. Это поняли Чарнецкий, Пац, Сапега, особенно ощущал это Кмитич, понимал Михал, но Иван Хованский еще надеялся на реванш.

Освободительный поход по литвинским землям продолжался. Осенью Сапега стал настаивать на объединении литвинских дивизий, чтобы идти на левый берег Днепра. Но упрямый Пац не хотел. Вновь амбиции и капризы шляхты грозили срывом всей кампании. Пац же решил, что с его жмайтской дивизией лучше уж объединиться с Чарнецким, а не со скользким и ненадежным Сапегой. Великий гетман в свою очередь не хотел объединяться с польскими силами. Разозлившись на Паца, Сапега грозил применить силу. В конце концов Сапега предложил объединить дивизии лишь на время кампании, а не навсегда, объяснив выгоду от слияния сил с чисто финансовой точки зрения.

— Это нам поможет подтолкнуть сейм на финансирование армии, и мы получим от великого князя и короля свои деньги! — краснел, тряся кулаками перед Пацем, убеждал Сапега. Пац согласился. Так в сентябре 1660 года армия ВКЛ наконец-то обрела единого командующего. «Уже намного лучше!» — думал Кмитич. Несколько дней войско стояло между Могилевом, созревшим для бунта против царя, и избавившимся от московитов Шкловом. Затем армия перешла на левый берег Днепра. Здесь третьего дня октября состоялся новый смотр войска, благо начавшееся бабье лето способствовало параду: тихая солнечная погода сменила две недели беспрерывных дождей, а в воздухе между гусарскими пиками легкий ветер гонял длинные серебристые нити паука-бокохода, «снегиря» бабьего лета. «Словно нет никакой войны», — думал Кмитич, разглядывая блестевшие на солнце тонкие нити паутинок.

А между тем к Могилеву двигались силы царского воеводы князя Долгорукого, к которому из Полоцка на помощь маршировали потрепанные полки Хованского. Ожидались также и казаки Василия Золотаренко. С войском в сорок тысяч человек Долгорукий встал лагерем около вески Гаспода, в сорока верстах от Могилева. Здесь ему стало известно от местного населения, что Михал Пац всего с четырьмя тысячами солдат находится недалеко от Горок в деревеньке Углы. Долгорукий ужаснулся: