Тропою волка - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Голденков cтр.№ 43

Богуслав не слышал начала боя. Он спал в телеге, накрытый овчинным тулупом, метался в бреду, видя в беспокойном сне каких-то чудовищ, вампиров с окровавленными зубами, прятался от них в темном пруду… Проснулся Радзи-вилл от крупных капель воды, часто падающих ему на лицо с навеса, продырявленного, как решето, не то пулями, не то осколками гранаты. Раненый князь с трудом подполз к выходу. В нос ударили сырость и запах хвои. Его телега стояла на узкой проселочной дороге, среди елей, брошенная всеми. Дождь уже прошел, но с намокших еловых лап падали крупные капли. По ночному темно-аспйдному небу плыли серые осенние облака, то скрывая, то открывая серебристый фонарь Луны. В этом переменчивом лунном свете Богуслав разглядел мертвые тела нескольких татар, темнеющие в лужах и в мокрой траве. Богуслав быстро сообразил, что прошел бой, в котором крымчан разбили наголову.

«А где же Михал? Нет никого… Нужно бежать! — лихорадочно соображал Богуслав. — Бежать? Но куда? Да и есть ли силы, чтобы бежать?» Голова по-прежнему кружилась, в руках и ногах чувствовалась неимоверная слабость, веки горели. «Наверное, у меня жар», — подумал Богуслав. Где-то на расстоянии послышался топот копыт, громкие гортанные команды на немецком…

— Hilfe! Ich bin hier! [15] — громко крикнул Радзивилл, чувствуя, что на крик ушли последние силы. Стук копыт по мокрой глинистой почве раздался совсем рядом, и к телеге подскакали два всадника в заломленных шляпах. В их руках тускло поблескивали обнаженные сабли. Во мраке ночи, слабо освещаемой луной, Богуслав не мог дать гарантии, что эти темно-серые силуэты драгун и есть брандербуржцы — всадники могли оказаться и литвин-скими или польскими драгунами.

— Wer ist da? [16] - громко спросил один из них, и Богуслав понял — перед ним союзники.

— Я Богуслав, Богуслав Радзивилл, — ответил Слуцкий князь, и тут же в его глазах все потемнело, серые силуэты немецких драгун расплылись. Богуслав потерял сознание, рухнув лицом в овчину.

Все приятное длится недолго. Кмитич с небольшим отрядом возвращался в Немежи, чтобы узнать, чем же закончились переговоры и как действовать дальше. Его медовый месяц уместился в две недели, сгоревшие для оршанского князя с быстротой сухого пороха. За эти две короткие недели он помимо занятий любовью с Алесей как мог занимался и изучением жмайтского, чтобы потом писать письма. Жмайтский показался языком простым в отличие от латышского, но Кмитич усвоил лишь самое малое.

В то время как разбитый и поредевший авангард Михала, чудом избежавшего плена, пробирался из негостеприимной Пруссии в Жмайтию, аккурат к 10 октября Кмитич подъезжал к лагерю двух делегаций. По дороге Гайдар — ехавший впереди наемный татарский солдат-разведчик — два раза видел двух загадочных всадников, которые исчезали, как только к ним устремлялись люди Кмитича. Однажды загадочного всадника видели не впереди, а сзади. Он быстро ретировался, как только к нему выехали двое из отряда.

— Нас, кажется, пасут, — недовольно объявил Кмитич ротмистру Полишуку. — Уж не люди ли это Сапеги?

В это время, 9 октября, к комиссарам Речи Посполитой пришла королевская грамота, уведомлявшая, что король согласен передать в наследство корону царю или царевичу при условии, что мир между двумя государствами будет заключен на основе Поляновского договора 1634 года, что означало возвращение всех захваченных за 1654–1655 годы земель от Вильны до Рославля. Тогда, в 1634 году, Речь Посполитая уступила Москве только маленький городишко Серпейск, проведя государственную границу под Брянском, Вязьмой и Ржевом — также некогда литвинскими городами, кроме Вязьмы, но уже без надежды их когда-либо вернуть.

Пойдет ли на такое соглашение царь? Умная женщина Гонзаго знала почти точно — нет, пусть она и боялась всегда непредсказуемого царя. Ян Казимир был уверен, что нет. Тем самым они, говоря царю «да», говорили и тут же «нет», причем устами самого же царя, который явно не согласится возвращать завоеванное. Хитрый, но не так чтобы очень уж тонкий ход королевской четы.

Делегация царя продолжала настаивать на передаче Московии всей Литвы, а также «Малой Руси» — Укрании, Волыни, Подолья, Галиции. Царь заставлял своих послов для сего дела «промышлять с большим радением, а иное и купить, сулить тысячи многие, пятьдесят и шестьдесят и больше обоим послам…» Комиссары не соглашались. Они не могли представить, как можно торговать родной землей, даже за во много раз большие деньги, чем им предлагали. Тогда царь решил пойти на компромисс: по его новой идее, граница между Литвой и Московией должна теперь была пройти по реке Березине. При этом Москве отходили важнейшие северо-восточные литвинские города: Полоцк, Витебск, Смоленск — и все инф-лянтские твердыни. За польскую корону царь обещал «вернуть» Княжеству Инфлянты, с условием, чтобы в славянских землях ВКЛ отменили униатскую церковь, а Польшу принудили терпеливо относиться к московским схизматикам. После вновь долгих переговоров, договор все же подписали аккурат на Деды — день поминания усопших, 2 ноября.

Комиссары отстояли униатскую церковь, права и свободы католиков и протестантов, а на коронацию Алексея Михайловича или его преемника согласились, но лишь после смерти Яна Казимира. Этим выигрывалось так необходимое время, которое сейчас играло на Княжество. Однако сие известие царя все равно обрадовало. Он все понял по-своему, желая услышать лишь то, что хотел, а услышал он то, что его согласились короновать, и ничего более. Царь на радостях отписал грамоту московскому воеводе Куракину, в которой заявлял, что его уже «обрали на Королевство Польское и Великое княжество Литовское»…

В Виленском замке по приказу царя торжественно залпами палили пушки, сотрясая воздух холостым салютом. В Остро-брамском костеле прошла специальная служба, а основная часть московского войска покидала Вильну, оставляя лишь караулы. Отпустили на радостях Жаромского, который из хитрости соглашался идти под царскую руку, лишь бы избежать плена и вновь возглавить борьбу с оккупантами. Ну, а в городе два дня шли торжественные банкеты.

Кмитич не принимал никакого участия во всех этих торжествах. Он был далек от радости и не понимал истинного смысла хитрых задумок и игр с царем Яна Казимира и его авантюрной жены. Полковник лишь в ужасе хватался за голову. Для него творилось какое-то сумасшествие, все рассыпалось в прах на его глазах. Абсолютно все сошли с ума! Как можно мириться с таким кровавым супостатом, как царь, отдавая ему половину Княжества?! Как можно заключать с ним союз для войны со Швецией и Брандербургией, что выгодно только одной Польше, ибо шведов нет в Княжестве, как нет и брандербуржцев?!

Однако союзники у Кмитича все же вырисовывались, о чем он пока, впрочем, и не знал. Все больше и больше отдалялся от царя Богдан Хмельницкий. После захвата Вильны киевский гетман понял окончательно — ему с Московией не по пути. Хмельницкий активней начал добиваться союза со Швецией. Уже в августе под городком Закрочин киевский аббат Даниил, в очередной раз встретившись с королем Швеции, уже напрямую, без всяких оговорок предложил дружбу и скорый союз в войне против Польши. Для Хмельницкого аббат просил у Карла «всю Русь до Вислы» и предлагал прислать послов для переговоров. В сентябре шведские послы приехали к Хмельницкому, чтобы подписать договор с казаками. Переяславская рада прекращала свою недолгую жизнь. Но на ходе войны в истерзанной Литве эти события пока что мало сказывались. Лишь под Старым Быховом заменивший убитого Ивана Золотаренко полковник Иван Нечай сразу дал понять, что в захваченный казаками город Чаусы въезд московитам строго воспрещен. Когда кто-то из московских воевод стал требовать, чтобы его отряд впустили в Чаусы, то Нечай ответил, что откроет огонь, «если москаль не понимает по-русски».