Угрюмое гостеприимство Петербурга - читать онлайн книгу. Автор: Степан Суздальцев cтр.№ 41

— Но? — угадала Мария. — Всегда есть это «но». Мужчина всегда успокаивает женщину, но какой от этого толк?

— Если я теперь не оставлю вас, после вам будет больно.

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Щеки ее были сухи, но в изумрудных глазах застыли слезы по безнадежной любви.

— Я не знаю, как мне жить дальше, — сказала она.

И правда, как жить, когда тебя так жестоко и безнадежно лишают всяческих надежд на счастье, палачом которого выступает горячо и безответно любимый тобой человек?

Князю было бесконечно жалко ее, он чувствовал исходящую от нее всепоглощающую любовь к нему — любовь, приговоренную к страданиям и слезам.

И в порыве жалости, не нежности к ней, он нагнулся и крепко поцеловал ее в губы. Она ответила отчаянным и исступленным поцелуем, обвив его шею руками и всем телом прижавшись к нему.

— Прощайте, — сказал Петр Андреевич, глядя в ее влажные глаза.

Он подошел к двери и в последний раз посмотрел на Марию.

— Я люблю вас и все равно буду любить, — произнесла она.

Князь развернулся и вышел из кабинета.

С болью он покидал ту, которая продолжала бесконечно любить его. Каждый шаг его тяжелых сапог эхом отдавался на мраморной лестнице дома Ланевских — дома, в котором его любили, словно он был членом семьи.

Выпрямившись и расправив плечи, князь Суздальский твердым шагом спустился с крыльца. Он знал, что Мария смотрит на него из окна кабинета, но не позволил себе оглянуться.

Уверенным шагом он шел по набережной Мойки к Марсову полю. Пройдя сквозь него, он вышел к берегу Невы и пошел обратно — в сторону Невского проспекта, в самом начале которого сел в кофейне и пообедал.

Он размышлял о своем поступке и наблюдал, как медленно темнеет за окном северное петербургское небо.

О, если бы он мог ее любить!

Побывав когда-то отвергнутым влюбленным человеком, он хорошо понимал, что теперь чувствует она, какую нестерпимую испытывает боль и как страдает. Но сейчас он понимал, как тяжело разбить сердце, оставить за спиною выжженную душу.

Что тяготит сильнее: быть отверженным или быть злодеем, убивающим любовь?

Князь знал одно: всего трудней быть молодым, утратившим любовь. Ведь тот, чьи чувства отвергают, испытывая боль, продолжает любить. Но избавь Господь молодых людей от бремени спокойствия и остывшего сердца, не способного на страсть и на любовь.

Человек с замашками аристократа, но без денег — хуже нищего на паперти.

Английская пословица

Герман Шульц шел по Садовой улице с тяжелым сердцем, ибо он направлялся в дом своей матери. Герман терпеть не мог навещать старуху, которая напоминала ему о позорном его происхождении.

В прихожей его встретила Берта, сестра, младшая, которой, однако, уже минуло двадцать пять лет. На вопрос о состоянии матери Берта посетовала на плохое ее здоровье, каковое усугублялось беспеременным скверным расположением духа.

Она была ветхая, дряхлая, мертвецкого вида старуха. Ее руки представляли собой кости, обтянутые дряблой кожей, со вздувшимися венами; черные длинные ногти были вчетверо толще, чем у обычного человека. Когда Сара Абрамовна (так звали старую ведьму) пыталась что-то сказать, она говорила низким протяжным голосом, изрядно причмокивая из-за отсутствия зубов.

Словом, мать Германа была весьма хороша собой и впечатление производила крайне благоприятное. И вероятно, по этой причине Герман навещал ее сколь возможно реже и с каждым разом все неохотнее.

— Я давно не видела тебя, Герман, — протянула старуха скрипучим, словно старая дубовая дверь, голосом.

— У меня были дела, maman, — ответил он.

— Не говори со мной по-французски, — в раздражении сказала мать, — я все равно не понимаю этих басурманских словечек. Да и тебе не стоит строить из себя благородного.

— Я не строю из себя дворянина, — резко отозвался сын, — но мое происхождение не может лишить меня благородства.

— Берта сказала, ты часто видишься со своим князем.

— Петр Андреевич — мой лучший друг.

— До беды тебя доведет такая дружба.

— Но он считает меня благородным! Больше того, он обещал ввести меня в свет, представить высшим вельможам Петербурга…

Герман запнулся: Сара Абрамовна смотрела на него с презрением и насмешкой.

— Вы можете сколь угодно много уничтожающе смотреть на меня, — выпалил Герман, — это не меняет того, что я — ваш сын и буду заботиться о вас. Поверьте, вы еще увидите меня в свете, в обществе графов и князей, которые почтительно будут целовать вашу руку.

Герман посмотрел на руку матери, морщинистую, со вздутыми венами и ороговевшими ногтями, и ощутил привычное отвращение. Это не скрылось от Сары Абрамовны, и она сурово положила конец мечтаниям сына:

— Ты забываешь о своем происхождении. Ты жид. Свет не примет тебя. Оставь всякие мысли об этом.

С грустью на сердце Герман вышел из материнского дома.

«Она не понимает, — думал он, — что в мире нет ничего невозможного. Мир делится на людей сильных и людей слабых, и это никак не зависит от происхождения человека.

Наполеон, сын простого сапожника, стал величайшим правителем за всю историю Франции. Он сделал это, поскольку верил в собственную силу и не сомневаясь шел к поставленной цели, одерживал победу за победой, не зная поражений и преград.

Меня зовут Герман Модестович Шульц, и всякому известно, что я еврей, хотя с таким именем могли бы принимать меня и за немца. Я мог бы сменить имя, притвориться, будто я безродный русский гражданин. Но мне претит прятаться и укрывать ото всех свое происхождение.

Бонапарт был из корсиканцев, позорных потомков франко-итальянских бастардов. Все знали об этом и присягали ему как своему императору. Наполеон смог возвыситься над своим происхождением, то же получится и у меня. Я благороден и обладаю манерами не хуже любого высокородного повесы. Я умен и образован. Они увидят во мне равного себе и признают меня».

С такими мыслями Герман свернул с Садовой на Невский и направился по нему в сторону адмиралтейского шпиля, который для него символизировал вознесение к самим небесам. Что стоит простому человеку без денег и происхождения попасть в салоны высшего света? Нужно иметь лишь упорство, твердость и стремление.

Но Герман не знал, что многих свет допускал до себя, но лишь единицы смогли там удержаться.

Что нового покажет мне Москва?

Сегодня бал, а завтра будет два.

А.С. Грибоедов