Кровь цветов - читать онлайн книгу. Автор: Анита Амирезвани cтр.№ 37

Я всегда умела притворяться спящей, потому что это был единственный способ подслушать, о чем по ночам говорят родители. Моя нога коротко дернулась, а рот вяло открылся. Когда струйка слюны поползла по щеке, я знала, что смогу убедить кого угодно рядом — я почти как мертвая.

— Что еще надо? — шепотом спросила Азиз.

— Только одеть.

— Жалко ее прикрывать, — со вздохом ответила толстуха. — Взгляни на нее!

«Взглянуть на что?» — подумала я. Мне не было видно, куда они смотрят, но я почувствовала, как жар ползет по щекам и груди.

— Можно подумать, он все увидит через одежду, — ответила Хайеде. — Он никогда не смог бы рассказать, поглядев на ее лицо.

— Она такая смуглая, прямо цвета корицы.

— Верно, — согласилась Хайеде, — но ты посмотри, что она прячет под этими тряпками!

Толстуха засмеялась.

— Знаешь, и я была такая!..

— Не сомневаюсь, но ты когда-нибудь видела такие маленькие руки и ноги, нежные, как у младенца?

Азиз вздохнула.

— А вот концы пальцев у нее жесткие, прямо козий рог, — сказала она. — Уверена, ему не понравится.

— Он ей не на концы пальцев залезет, — ответила Хайеде, и обе женщины захихикали, словно не слышали ничего смешнее.

— Да, — грустно сказала толстуха, — летний инжир не такой спелый…

— А летние розы вянут за неделю. Подожди, когда она забеременеет. Тогда все ее тело оплывет и потеряет очертания…

— Ты говори: если она забеременеет, — сказала Азиз, и две женщины снова засмеялись, на этот раз громче. — И вообще, у нее всего три месяца.

— День уходит, ее надо разбудить, — сказала Хайеде и принялась растирать мою ступню.

Я вздрогнула и потянулась, словно приходя в себя после краткого сна. Несмотря на все их услуги, я чувствовала, словно меня ранили в живот. Сколько можно удержать привязанность Ферейдуна, если даже две старые служанки находят повод для жалости?

— Смотри, она мерзнет! — показала Азиз Хайеде. Она словно забыла, что я проснулась и теперь слышу все.

Прислужницы усадили меня на деревянную скамью и начали одевать в одежды, которые женщина может носить лишь для мужа. Они натянули на мои ноги прозрачные шаровары, а руки вдели в рукава шелковой рубахи, завязывающейся только на горле. Поверх я надела бледно-розовое облегающее платье и бирюзовый халат, расходившийся, обнажая рубаху и место, где сходятся груди. На волосы я накинула тонкий шарф белого шелка, скорее для украшения, чем из стыдливости, и нитку жемчуга на лоб. Шелка мягко шелестели на моей коже, когда женщины вели меня в маленький покой, тот самый, где я впервые встретилась с Ферейдуном. Они зажгли курильницы с ладаном, а я стояла между ними, пока благовоние пропитывало мои одежды и кожу. Они внесли также фарфоровые кувшины с красным вином и молоком. Я сбросила туфли и поставила их бок о бок на одну из плиток, покрывавших пол. От густого, дымного аромата, казалось, перехватывало горло. Я надеялась, что моя матушка права и что на этот раз все будет иначе.

Мне не пришлось долго ждать, потому что Ферейдун приехал вскоре после заката. Он вошел в комнату, разулся и грузно уселся на подушку рядом со мной. Кинжал на поясе сверкнул в свете масляных ламп, который для меня был слишком ярок.

— Как ты себя чувствуешь? — отрывисто спросил он.

Моя кожа пошла мурашками от его резкости, но я ответила как только могла спокойно:

— Я здорова, благодарение Аллаху.

Когда я в свою очередь спросила, как он, ответом было просто ворчание. Я думала, что сначала мы поужинаем, потому что оба ничего не ели весь день, но Ферейдун отвел меня в спальню и рывком сдернул бирюзовый халат с моих плеч. Быстрее, чем розовый лепесток слетает на пол, за ним последовала рубашка. Ферейдун содрал мои прозрачные шаровары и отшвырнул их. На мне осталась лишь тонкая шелковая рубаха, завязанная на горле, но распахнувшаяся ниже.

— Вот так и надо, — сказал он.

Ферейдун сбросил свою одежду и сорвал тюрбан, который полетел по комнате, словно крутящийся мяч. Не заботясь убрать шарф с моих волос, он раздернул мою рубашку и залез на меня. Совсем не как в наш первый раз — он ворвался в меня без задержки. Я зажмурилась, но он даже не смотрел на меня, и тогда, припомнив, что надо делать, я задвигала бедрами, как меня учили для первого раза, хотя было больно. Через минуту Ферейдун задрожал и обмяк у меня на груди. Так я лежала под ним, снова разочарованная, слушая, как успокаивается его дыхание. Неужели у нас так и должно быть? Мне очень хотелось погладить его густые кудрявые волосы, которые он открывал только моим глазам. Но он уже почти спал, и я не посмела его будить. Сама я лежала без сна, с широко открытыми глазами. Не этого я ждала от замужества. Это ничем не походило на то, как отец обожал мою матушку или как Гостахам относился к Гордийе.

Когда наконец ударила пушка, Ферейдун заворочался, потянулся, накинул одежду и велел мне сделать то же самое. Хлопнув в ладоши, он позвал слуг, которые поспешно накрыли ужин, и дерзкого музыканта, запомнившегося мне с первой нашей ночи. Мы ели роскошную еду — жареное мясо, рис с шафраном, свежую зелень, а музыкант развлекал нас. Я подумала, что это самый красивый юноша из всех, каких я видела, — с огромными глазами-маслинами, тугими каштановыми кудрями, кокетливый, как танцовщица. Вряд ли он был моложе меня, но кожа его безбородого лица была глаже моей. Ферейдуна его игра приводила в восторг. Когда он брал высокие ноты, красота которых бросала в дрожь, Ферейдун едва не падал в обморок. Мне показалось, что музыкант слегка посмеивается над его восхищением, но лишь Ферейдун открывал глаза, лицо осторожного юноши становилось безразличным.

Когда Ферейдун насладился игрой музыканта, он отослал его вместе со слугами. Налив молока в большую чашу вина, он подал ее мне. Я никогда не пробовала вина, большинство женщин моей деревни отказывались пить по запретам веры (хотя я знаю, что некоторые из них тайно его пробовали). У напитка был аромат спелого винограда и успокаивающая молочная пенка. Быстро допив его, я снова откинулась на постель, раскинув руки и ноги так, чтобы это казалось естественным. Я чувствовала себя расслабленной и мягкой, словно в ванне. Мне казалось, что Ферейдун вот-вот обнимет меня, начнет целовать мое лицо и потом после того, как мы снова соединим наши тела, он будет слушать мои рассказы о прежней моей жизни. Но глаза Ферейдуна заблестели, и он без единого слова опять сорвал с меня одежду, на этот раз куда более жестко — меня охватила тревога за такое дорогое платье, — и подхватил меня на руки. Он прижал меня к инкрустированным дверям в комнату, громко стучавшим при каждом его толчке. Я исходила страхом, представляя, что слуги подумают об этом грохоте, ритмичном, словно барабанный бой, ведь они же были сразу за дверями, готовясь откликнуться на самый тихий хлопок Ферейдуна. Но это было не все. Ферейдун уволок меня от дверей и швырнул несколько подушек на пол, чтобы поставить меня на четвереньки, как совокупляющуюся собаку, и наконец, когда небо порозовело, он встал, снова поднял меня на руки, заставив обхватить его талию ногами. В эту ночь у меня не было причин беспокоиться, хочет ли Ферейдун меня, слишком ли я смугла и устраиваю ли я его как жена.