Равная солнцу - читать онлайн книгу. Автор: Анита Амирезвани cтр.№ 14

— Словно земля погребения моего сыплется мне на голову! — сказала повелительница. — Почему дядя не исполнил моей просьбы?

— На то была воля Бога, — примирительно ответил я.

Ее тонкое тело казалось хрупким, словно длинногорлый флакон с розовой водой. Хотя я и старался утешить ее, но знал, что Марьям уймет ее слезы лучше, чем кто-либо другой.

Я вернулся в спальню, отведенную евнухам, служившим в гареме. Наше жилье, примечательное разве что своей скромностью, сейчас казалось мне почти храмом. Рухнув на набитую шерстью подушку в гостиной, я стащил с себя грязную верхнюю одежду и велел слуге принести мне чаю послаще. Руки мои едва смогли поднести сосуд ко рту.

Вскоре ко мне присоединился Баламани. Глаза его покраснели, веки набухли.

— Оплакиваешь Хайдар-мирзу? — спросил я.

Глаза его выкатились от изумления.

— О чем ты?

Я не смог сдержаться: удовольствие, что узнал первым новость, которая может изменить мир, было слишком сильным.

В тот вечер я был измучен и нуждался в утешении. Некоторые прибегали к опиуму или бангу, питью, наводящему грезы, но я чувствовал, что и они не помогут. Я наполнил желудок хлебом, сыром и свежей зеленью, потом ушел к себе и долго слушал храп Баламани. Лежа на тюфяке, я заново созерцал события дня: красное пятно на серой рубахе Хайдара вырастало перед моими глазами, пока не вытеснило ночной мрак, словно истекающая гноем рана. Когда луна встала в окне, на ее светлом лике горели кровавые пятна. Пятна росли, пока луна не стала ярко-красным диском, прокладывающим кровавый путь по небу, и я проснулся со сведенными судорогой конечностями и пересохшим горлом. Лежать я больше не мог. Встав, я оделся и пошел по тропе между платанами, пока не добрался до входа в невысокое здание, где помещались женщины дома Султанам. Дежурному евнуху я шепнул, что у меня срочное послание к Хадидже, и сунул ему в ладонь монету.

Хадидже была одна, свою соседку она куда-то отослала. Глаза ее сияли в лунном свете, а концы длинных кудрявых волос словно плавали в серебре.

— Я не могла спать, — шептала она. — Все думала о том, что случилось нынче.

— Потому я и пришел.

— Ты это видел?

— От начала до конца, — шепнул я, не сумев скрыть ужаса. За время моей службы при дворе людей казнили, но никогда так грубо.

— Ты весь дрожишь! — Хадидже откинула шерстяное одеяло. — Иди сюда, согрейся.

Сняв тюрбан и верхнюю одежду, я растянулся рядом с Хадидже, не снимая остального. Она улеглась, прижавшись к моей спине и обвив меня руками. Чувствуя овалы ее грудей под полотняной ночной рубашкой, я словно согревался перед открытым огнем.

— А-а кеш-ш!.. — благодарно сказал я, впитывая ее тепло. — Ты греешь меня снаружи и изнутри…

В ответ она поцеловала меня в шею. Губы ее пахли розами. Как потрясен был бы покойный шах, узнав, что одна из его женщин обнимает евнуха!

— Где ты сегодня была? — спросил я.

— Пряталась вместе с Султанам, когда люди Хайдара ворвались во дворец, — сказала она, и ее тело напряглось.

— Хорошо, что ты цела.

Ее темные глаза были серьезны.

— Расскажи мне, что видел ты.

— Правда? Мне бы не хотелось пугать тебя.

— Не сможешь, — коротко ответила Хадидже. — Я перестала бояться в тот день, когда работорговцы швырнули тело моей матери за борт.

Хадидже так преобразилась за время, проведенное при дворе, что легко было принять ее за рожденную в благородной семье. На деле же она и ее младший брат были привезены с восточного побережья Африки и куплены человеком Сафавидов. Девочкой она была уже прелестна: кожа цвета темной меди, иссиня-черные волосы, туго кудрявые, словно гиацинт. Поначалу ее определили в ученицы к мастерице чая, постигать, как смешивать сорта, чтоб они благоухали и отдавали самые сокровенные ароматы. Затем она упросила перевести ее к главной поварихе, у которой служила и училась восемь лет. Обычное ореховое пирожное с корицей, кумином и щепоткой чего-то странного, но вкусного — секрет, который она таила (фенхель? пажитник?), каждый раз нежданно опалял мне язык. Однажды Хадидже добавила острейший перец в чашу с шафранным пирогом — она была проказница — и хихикала, глядя на выражение моего лица, когда я откусил первый кусок. Я съел все, и мой рот пылал благодарностью.

Хадидже и ее брат хорошо устроились. Султанам заметила стряпню Хадидже и пригласила ее к себе на службу, а брат ее стал одним из шахских конюхов.

Я накрыл ее ладони своими и рассказал обо всем, что видел, опуская самое страшное.

— Почему Пери пошла на такой риск? Если бы выиграл Хайдар, она и ее дядя лишились бы жизни, — произнесла Хадидже.

Я ощутил прилив гордости:

— Она отважная.

— Помни, ведь и тебя могли убить. — Луна высветила влагу в ее глазах.

— Такая была игра, — согласился я, — но Пери поменяла ход истории. Хайдар-шаха не будет.

Она фыркнула:

— Пери словно дикая кобыла. Тебе стоит задуматься, не швырнет ли она и тебя в пасть льву.

Я рассмеялся, зарычал, словно лев, и прижал ее к себе. Она унимала меня, но и сама не могла подавить смех. Никто не обращал внимания на то, как женщины в гареме забавляют сами себя, потому что лишь один шах мог лишить девушку невинности или обрюхатить ее. Мы с Хадидже были в безопасности лишь до тех пор, пока наша связь была тайной.

— И что теперь будет?

— Призовут Исмаила и посадят на трон.

— А скоро он появится?

— Никто не знает.

Она вздохнула:

— Все чудное спокойствие, которое у нас было, исчезло…

— Неужели? — поддразнил я.

Нежно прикусив уголок ее рта, я ощутил, как расцветают ее губы, мягко расходясь и впуская мой язык. Кожа моя натянулась, будто каждая пора стала чувствительной, и я стянул одежду сперва с себя, затем с нее.

Да не будет никогда сказано, что у евнухов нет желанья! Оскопленный поздно, я сохранил более вожделения к женщине, чем те евнухи, что потеряли свои части в детстве. Точнее, оно было иным, чем тогда, когда я был целостен, ибо не диктовалось восстанием или падением капризного инструмента. Вместо этого мне досталась утонченнейшая чувственность, не замутненная простой нуждой. Я отыскивал самые отзывчивые местечки Хадидже, заставляя действовать уголки и складочки, о которых не додумался бы ни один мужчина, от локотков до пальчиков ног. Я погружал свой нос в темные и скрытые места, куда ни один мужчина не догадался бы глянуть. Я вылизывал, высасывал и чмокал. Если какой-то лоскуток Хадидже томился ожиданием касанья — кожа под затылком, выгибы ступней, — я отыскивал его, словно мастер, ласкающий отзывчивые струны тара, чтобы породить сладчайшие звуки. Единственное, чего я не касался, была девственная плева Хадидже, но подлинному искуснику этого и не требуется.