Счастливая девочка растет - читать онлайн книгу. Автор: Нина Шнирман cтр.№ 56

— Да! Да! Там я познакомилась с Олечкой Малеиной! — Мамочка улыбается и грустит. — Она была милая, умная, добрая, очень талантливая — мы с ней сразу полюбили друг друга.

— И что потом, куда она делась, я её никогда не видела! — Хотя знаю, что она уехала в Прибалтику, в Литву.

Некрасиво, конечно, с моей стороны, ведь я это знаю. Но мне надо знать больше, а то последнее время вокруг одни «диваны»!

— Она с семьёй уехала в Прибалтику, там окончила балетное училище и стала примой-балериной в Каунасском театре. И стала Олей Малеинайте — я думаю, что это и была её настоящая фамилия! — Мамочка улыбается и волнуется. — Мы с ней очень долго переписывались, она присылала мне свои фотографии, мы очень любили друг друга. И никогда у меня не было и не будет подруги лучше или даже похожей на неё!

— А раньше на этажерке была её фотография на одной ножке. Почему ты её убрала? — я спросила и вдруг очень волнуюсь, потому что понимаю, что это что-то очень тяжёлое и неприятное.

Мамочка думает, лицо серьёзное и строгое.

— Так надо было, Нинуша, — говорит Мама серьёзно. — Папа сейчас на очень важной работе. На важной и секретной! Ты помнишь, что я вам говорила?

— Да, — говорю, — помню! Если соседи или в школе спросят, а где твой папа, ответить: «Он в командировке». Они спросят: «А где эта командировка?» — мы говорим: «В Лимонии!» Тогда они могут спросить: «А где эта Лимония?» — и мы отвечаем: «В Лимонии!» — Я немножко думаю и потом спрашиваю робко и уже понимаю, что зря спрашиваю: — Но, Мамочка, при чём здесь эта фотография?

— Нинуша, чем меньше человек знает в нашей ситуации, тем лучше. — Мамочка уже очень спокойна, но очень серьёзна. — Вроде бы и ни при чём, но при неблагоприятных обстоятельствах может стать лыком в строку. Тогда вся семья под ударом. И прошу тебя: ни с кем об этом не разговаривай!

— Конечно, не буду! — говорю очень уверенно. Зачем, думаю, затеяла этот разговор? А потом вдруг как-то сорвалось с языка: — Это «диван»?

— Хуже! Значительно хуже! Я потом это тебе объясню, когда — не знаю, но обязательно объясню!

Я вижу: Мама расстроена, но не так, как когда мы что-то не так делаем, а совсем по-другому. Она рассеянно кивает мне головой, я говорю:

— Хорошо, Мамочка! Я побежала! — И бегу на кухню к окну — на нём очень красивые узоры из снега, инея и льда.

— Любуешься? — спрашивает Бабушка.

— Да, Бабусь! Красиво!

А сама не могу ничем любоваться — очень расстроилась из-за того, что это «значительно хуже, чем „диван“»! И Папа сказал: «Бывали времена и похуже!» Это он в декабре сказал, когда «наше правительство ограбило свой народ».

У нас дома, в нашей семье, всё, как всегда, очень хорошо!

Но вот там, где-то вокруг нас, что там происходит? Что там происходит, я не понимаю. Мне не по себе. Я не хочу об этом думать, но думается!

Что там такое происходит — хуже, чем «диван»?!

У нас потрясающее событие и потрясающая новость: Папке дали новую квартиру! Мамочка сказала, что это не квартира, а хоромы! Сейчас конец февраля, а переезжать мы будем туда в начале апреля.

Вчера Мамочка собрала нас троих за столом и сказала сначала, что мы будем готовиться к переезду уже сейчас, без спешки. Мне очень стыдно быть такой эгоисткой, но я не могу ждать, когда Мамочка всё про квартиру будет рассказывать, и спрашиваю:

— А у меня там будет своя кровать?

— У тебя там будет не только своя кровать! — говорит Мамочка радостно и гордо. — У тебя там будет тумбочка напополам с Анночкой и твой личный большой письменный стол. И у Эллочки будет письменный стол, и у Анночки.

Мы чуть с ума не сошли от радости — стали кричать «ура!» и хлопать в ладоши.

— Теперь, девочки, о деле!

И Мамочка распределила обязанности: Анночка сортирует игрушки в коробки, которые даст Мама, я занимаюсь книгами — связываю их верёвкой штук по семь-восемь, в зависимости от толщины, в пачки, а пачки кладу одна на другую около стенки и часть — в шкаф. А Мамочка с Ёлкой упаковывают бьющиеся вещи.

И вот сегодня после обеда музыкалки у меня нет, и я думаю, пора начинать делать пачки — хоть полчаса, а поработаю. Открыла письменный шкаф — ух ты, как книжек много! Сразу решила: начну сверху — это самое трудное, а я люблю начинать с трудного, чтобы потом было легче. Всё у меня есть — и верёвка и ножницы. Стала делать пачки — первые две пачки долго делала. Потом поняла: надо, когда первый раз верёвкой обвязала и затянула, натяг не ослаблять — а я делаю это на Папкином столе, — до низа верёвку натянуть, пальцы подсунуть вместе с верёвкой, а потом раз! — и быстро её перевернуть. И пачки стали нормальные, и работаю быстрее!

Книжки все взрослые и стоят ко мне корешками. Вдруг на середине полки у самой стенки стоит спиной ко мне какая-то, как мне кажется, странная детская книжка — может, она кажется мне странной, потому что «странно» стоит!

Я тянусь, достаю её — она тоненькая, я переворачиваю — на ней написано: «Лион Фейхтвангер» — это автор, я его не знаю, и название книжки — «Москва 1937». Почему 1937-й? — такая у меня непонятная мысль. И сразу вспоминаю случай с Чинаром, как он меня тогда выручил и как Мамочка потом говорила Бабушке: «Но тогда думала — тридцать седьмой год, страх…»

Я иду к Мамочке — она за буфетом на их кровати что-то упаковывает — и показываю ей книжку.

— Она как-то странно стояла. Почему?

Мамочка берёт книжку, кладёт её к стенке на кровать лицом вниз, прислоняется к кровати, смотрит сквозь меня и говорит:

— Нинуша, ты уже большая, ты знаешь, что такое «враг народа» и «запрещённая книга»?

— Знаю! — говорю, но почему-то мне становится немножко холодно.

— Это запрещённая книга — её не так давно запретили, изъяли из всех библиотек, — у Мамочки такой уставший голос, как во время эвакуации, — и если кто-нибудь из посторонних узнает, что она у нас есть, наша семья может разрушиться.

— Как… разрушиться? — У меня мурашки по спине побежали.

— Папу и меня посадят в тюрьму, Эллочку — ей уже четырнадцать лет — тоже посадят, тебя, Анночку и Мишеньку отдадут в специальный детдом для детей «врагов народа». Бабушку в лучшем случае просто выгонят из квартиры!

— А эту книжку написал что, «враг народа»? — Но я по Мамочке вижу и понимаю: мы подходим к чему-то ужасному, очень тяжёлому, что почти невозможно вынести — я боюсь это слушать, но знаю, что это трусость и я должна всё узнать!

— Нет! Её написал известный немецкий писатель, он написал там очень много хорошего о нашей ужасной и несчастной стране!

Я вздрагиваю при слове «ужасной», а Мамочка такая бледная, такая уставшая, что мне страшно!

— А почему её запретили? — И я беру Мамочку за руки — они очень холодные.