Счастливая девочка растет - читать онлайн книгу. Автор: Нина Шнирман cтр.№ 50

Ещё Мама сказала, что откуда-то звонили и просили, чтобы я взяла в лагерь скрипку. Я рассердилась и говорю Мамочке, что они, наверное, обалдели — у меня ведь каникулы! Какая скрипка!

Мамочка засмеялась и сказала, что, может быть, они не так уж и «обалдели», потому что в лагере будет оркестр и репетировать он будет в мёртвый час. Ну, думаю, тогда можно скрипку взять. Потому что нет ничего глупее, чем мёртвый час! Все расходятся по палаткам, ложатся на свои кровати и начинают болтать, играть, хохотать. Почему нельзя в это же время на воздухе или, ещё лучше, в лесу побегать, поиграть, на траве поваляться? Дурацкие правила — ведь нам не по три года!

Мы уже несколько дней в лагере. Я никогда не представляла, что смогу здесь быть такой свободной! Замечательное чувство! Конечно, жалко, что нет Наташи, но, с другой стороны, она опять сделала бы меня этим председателем, а я теперь просто пионерка и вчера проспала утреннюю линейку, но к завтраку проснулась. Тася днём меня встретила, погрозила пальцем, посмеялась и по волосам потрепала. Да, выспаться мне здесь не дадут, но и спешить не нужно. Хожу куда хочу и когда хочу — никто почему-то не пристаёт. Очень хорошая жизнь!

Оркестр мне понравился — особенно нравится идти туда через пустой, совсем пустой и тихий лагерь.

Ещё в этом году появился спортивный кружок — вот куда бы я пошла с радостью, но туда почему-то не берут девочек. Я об этом всё время думаю — что-нибудь придумаю!

Ёлка ходит в кружок лепки, они там из пластилина что-то делают. А я страшно не люблю пластилин — от него руки становятся совсем чужие и такие грязные, что хуже не бывает. Но мне очень интересно, что там Ёлка лепит. Ведь она хорошо рисует — значит, и лепит хорошо. Я у неё несколько раз спрашивала: «А что ты там лепишь, расскажи!» Она всегда отвечает примерно так: «Да так, всякие пустяки!»

Я несколько дней терпела, а потом не выдержала — подошла к ней после завтрака и говорю:

— Ёлка! Ну покажи, что ты лепишь… Я тебе сестра или нет?

Ёлка очень удивилась, подумала и говорит:

— Пойдём! — И привела меня в свой кружок.

Длинный-длинный стол, за ним сидят девочки, мальчишек не видно, и все что-то в руках катают. Ёлка сказала, что это они «придают пластилину нужную форму». Что им «нужно», правда, непонятно, потому что перед ними на столе стоят то ли кошки, то ли собаки или вообще что-то совсем невозможное — действительно «пустяки» и ерунда!

Подходим к Ёлкиному месту. На столе что-то стоит, но оно закрыто тряпочкой. Ёлка мне показывает на табуретку и говорит: «Садись!» Я сажусь, она снимает тряпочку — и вот тут у меня начинает сильно стучать сердце… а потом я замираю. Передо мной в мягком кресле с высокой спинкой и подлокотниками сидит Спящая красавица или Спящая царевна!!! Голова чуть назад и вбок склонилась, вьющиеся волосы распущены, одна рука как-то бессильно лежит на подлокотнике и ещё держит нитку от веретена, которое её укололо, — веретено на полу лежит, а пол тоже из пластилина, окружает довольно далеко всё кресло. Вторая рука держит на коленях клубок, а из-под длинного, до полу, платья торчит острый носок туфельки. Складки на юбке, тонкая талия, круглый вырез и закрытые глаза… Я гляжу и от восторга ничего не могу сказать! Ёлка молчит. Наконец я прихожу в себя.

— Ёлка, это потрясающе! — говорю. — Надо это в Эрмитаж снести — там же, наверное, есть отдел современного искусства?

— Не говори глупости, — сердится Ёлка. — В Эрмитаж! Надо же такую чушь придумать! В Эрмитаж, в Эрмитаж! Ничего глупее не слышала!

Ёлка вообще-то немножко ворчунья, иногда рассердится и долго себе под нос что-то бормочет — як этому привыкла.

— Нет, — говорю очень уверенно, — это совсем не глупости! То, что ты слепила, — это потрясающе и замечательно!

— А почему это «потрясающе и замечательно»? — спрашивает Ёлка вдруг очень спокойно и холодно. — Ты можешь мне объяснить, почему это тебе так нравится?

Я начинаю сильно и быстро думать. Когда тебе надо понять что-то важное да ещё потом это рассказать, приходится очень сильно и быстро думать. Потому что, если просто думаешь, почти никогда до главного не додумаешься. Надо один раз подумать, второй, третий — так тоже можно додуматься до главного. Но мне сейчас надо — и я быстро и очень сильно думаю и всё время смотрю на Спящую красавицу. И вдруг поняла!

— Она спит! — говорю я радостно и торжественно. — Вот поэтому это потрясающе и замечательно! И поэтому мне это так нравится!

Ёлка откинула голову, такая стала серьёзная, разглядывает.

— Да, пожалуй, действительно спит, — говорит и улыбается.

Я счастлива — Ёлка такая талантливая!

А я — совсем не дурочка!

В лагере мёртвый час, а я со скрипкой иду на оркестр. Тихо, спокойно, ни одного человека. Вижу, Ёлка идёт, — как всегда, будем самые первые. Ёлка тоже в оркестре играет — она у нас «ударница» — ударные инструменты, — но, так как никаких барабанов здесь нет, она стучит по каким-то треугольникам и бьёт в тарелки. Мне почему-то это страшно смешно, но я ей не говорю, чтоб её не расстраивать. В оркестре есть, правда, очень противный мальчишка из взрослых — кого-то он мне напоминает или о ком-то напоминает, не могу вспомнить. На него наплевать, в том смысле, что он совсем не портит мне спокойную и свободную жизнь в лагере.

Но в оркестре он мне мешает. Мне почти сразу понравилось играть в оркестре, и дирижёр у нас симпатичный, пожилой. А этот самый Шурик, его все Шуриком зовут, он противный, потому что любит подхихикивать исподтишка. Дирижёр скажет что-нибудь — этот Шурик сразу делает такое серьёзное, вдохновенное лицо и говорит: «Да-да! Как вы правы!» Только дирижёр отвернётся, он сразу начинает его изображать и хихикать, и ещё двое с ним — тоже, как Бабуся говорит, «вторы».

Я это долго терпела, но сегодня не выдержала и, когда он стал изображать и подхихикивать, стукнула его как следует по голове смычком — сижу я прямо за ним. Он повернулся, и у него было такое изумлённое лицо, что я засмеялась. Через несколько минут он опять за своё — я опять его стукнула смычком. Он опять обернулся, у него опять было очень удивлённое лицо, но в этот раз он нахмурился.

Дирижёр сделал пятиминутный перерыв. Идёт ко мне Ёлка, недовольная, даже сердитая.

— Зачем ты бьёшь его по голове так сильно! — говорит тихо, но очень сердито. — Ведь ты же так можешь смычок сломать!

Хохочу, потому что была уверена: Ёлка сейчас набросится: «Что за хулиганство… зачем ты дерёшься… это неприлично!»

— Ёлка, — смеюсь, — не волнуйся, это же «Киттель» — ты не представляешь себе, какой он гибкий. С моими силами его, наверное, и не сломаешь!

— Знаю, что это «Киттель»! — Ёлка уже говорит по-другому. — Я поэтому и волнуюсь — смычок-то замечательный и жалко тратить его на какого-то Шурика!

— А ты знаешь, кто он? — спрашиваю.