Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева cтр.№ 8

Однако его место для работы с бесконечными бумагами находилось в Топкапы, ее место жизни – в Старом дворце, в котором почти никого не осталось, лишь сама Роксолана, ее прислуга, та прислуга, что жила со времен валиде, и несколько постаревших одалисок…

Но места в Топкапы для султанши не было, гарем и Диван не совместимы, Сулейману даже в голову не приходило объединить эти два понятия. Роксолане приходило, но она не знала, как хотя бы подступить к решению этой проблемы.

Есть такая поговорка: без несчастья и счастью не бывать. Помог случай.

Повелитель приходил в гарем не каждый вечер. Старый дворец не самое уютное место, его давно пора ремонтировать, но куда деть на это время обитательниц?

Кроме того, Сулейман часто засиживался допоздна и пробираться среди ночи в свою спальню в гареме было как-то не по себе. Видеть Хуррем и слышать ее серебряный голосок и разумные речи хотелось чаще, но делать это не удавалось.

В тот вечер его в гареме не было.

Снился кошмар – горела степь, едкий дым заволакивал все вокруг и только с одной стороны оставался проход. Роксолана бросилась туда, но услышала почему-то голос кизляра-аги:

– Туда нельзя.

Отшвырнула евнуха в сторону, не желая сгорать и задыхаться в дыму, рванулась вперед и увидела большое, залитое солнцем поле со стоящим вдалеке Сулейманом. Потянулась к нему, а позади кто-то кричал:

– Пожар!

От этого крика проснулась.

Действительно пахло дымом и раздавались беспокойные крики. Стамбул горел.

Это происходило не так уж редко, города того времени горели по всей Европе. Чья-то небрежность, чей-то злой умысел превращали их в груды головешек.

На сей раз горело совсем близко от Старого Дворца.

– Ой-ой, так и сгореть недолго…

Женщин отвели подальше от того места, где огнем прихватило кровлю дворца, все бостанджии, все евнухи и еще множество присланных султаном янычар боролись с огнем. В Стамбуле вообще тушение пожара – обязанность янычар, которые тушили обычно редко, предпочитая просто не давать огню распространяться. Но тут тушили так, словно горел их собственный дом, оставляя на произвол судьбы другие дома города.

Бегали с водой, кричали, заливали, но при этом с любопытством косили глазами на темные стайки от макушки до пяток закутанных во множество тканей султанских женщин. Было темно, разглядеть никого и ничто невозможно, но все равно спотыкались янычары, пытаясь хоть силуэты краем глаза узреть.

Сами женщины попискивали от страха из-за пожара, а еще больше от присутствия, пусть дальнего, чужих мужчин. То и дело слышались ахи и охи: вдруг янычар, бегущий с ведром воды, нечаянно увидит отдельный силуэт, больше похожий на кокон, сбивались в кучу, стараясь оказаться внутри, словно тем, то оставался с краю, грозила какая-то опасность.

Роксолане надоело, она прикрикнула, чтобы замолчали. На минутку притихли, потом завизжали снова, потому что какой-то янычар оказался чуть ближе остальных.

Тушить было, в общем-то, нечего, больше залили водой во время тушения и закоптило сажей от пожара за пределами дворца, но когда опасность миновала, жилые покои оказались в плачевном состоянии. Роксолана, оглядев свои владения, вздохнула:

– Да после этой ночи не только из волос, из всего дворца месяц запах гари не вымоешь.

Зеленые глаза в прорези яшмака сверкнули:

– Всем прекратить плакать и причитать! Все берутся за работу, чтобы к концу дня ни от гари, ни от луж следа не осталось!

Она заставила работать всех, даже тех, кто считал себя на особом положении, будучи когда-то давно отмеченной Повелителем.

К султанше подошла одна из наложниц, купленных еще при валиде:

– Я не служанка, я икбал и не намерена отмывать эту грязь!

Видно, необходимость работать рядом со слугами задела сильно, если решилась вот так потребовать свое.

Роксолана откинула с лица яшмак, царственно повернула к ней свою небольшую головку, была строптивице чуть выше плеча, но смотрела так, словно стояла на голову выше:

– Ты забыла сказать «госпожа».

И выжидала, глядя прямо. Та смутилась:

– Простите, госпожа, но я не служанка, я ик-бал.

Зеленые глаза смотрели все так же пронзительно:

– И давно ты бывала на ложе у султана?

Черные глаза тоже глянули с вызовом:

– Но мое положение никто не отменял!

Понимала, что сейчас его лишится? Конечно, ее выпад всего лишь жест отчаянья.

– На особом положении только я – султанша – и дети Повелителя. Остальные рабы, ты об этом забыла? Иди, работай, и если мне скажут, что ты отмывала грязь плохо, пойдешь топить печи в хаммаме.

И отвернулась, словно бунтарки не существовало.

Приехала Михримах, бросилась к Роксолане:

– Матушка, я так боялась за вас! У вас все хорошо?

Роксолана рассмеялась:

– Все янычары тушили кровлю здесь, как при этом не сгорел остальной Стамбул?

– Я не о том. – Михримах кивнула на все еще бестолково толпившихся в стороне женщин, видно также считавших себя на особом положении и не намеренных заниматься делом. – В такой суматохе вам рядом с ними опасно.

Роксолана вспомнила, что творилось ночью, и поняла, что дочь права – решись кто-то воспользоваться неразберихой, гибель султанши могли и не заметить, а тех, кто ее ненавидел, в гареме еще полно. Наверняка у многих, считающих себя обиженными, сейчас роились такие мысли в голове. Жалели, что не сообразили ночью.

Усталая спина выпрямилась, Роксолана шагнула к женщинам.

– Кто еще хочет в истопницы? Идите работать!

Михримах тихонько предложила:

– Матушка, вы устали, может, переедете ко мне в дом, пока здесь все не приведут в порядок?

Да, ей очень хотелось уйти, чтобы не видеть спешно опущенных вниз взглядов, полных ненависти, не слышать за спиной шепот сожаления: «Жаль, не сообразили ночью…» Кивнула:

– Только распоряжусь.

Скоро не получилось, Роксолана и впрямь еще с час отдавала распоряжения, отбирала то, что осталось не испорченным в ее собственных покоях, беседовала с кальфами… От султана пришел посланец с вопросом какая нужна помощь и не пострадал ли кто. Роксолана передала через него, что все целы, сгорела всего лишь кровля, хотя многое испорчено водой и гарью. А еще просила разрешения перебраться в дом к дочери, пока Старый дворец не приведут в порядок.

Не дожидаясь разрешения, уехала к Михримах, это тоже вызвало поток желчи и причитаний:

– Сама уехала отдыхать, а нас заставляет работать! Ведьма!

Но и гарем разделился на тех, кто радовался, что и вчерашних бездельниц заставили испачкать ручки в грязи, и этих самых бездельниц, хоть на несколько дней потерявших свое привилегированное положение. Толку от вторых было немного, больше мешали, да и вообще дворец привели в порядок быстро, однако там по-прежнему пахло гарью, этим запахом пропитались все ковры, все занавеси, одежда, никакие благовония не помогали, никаким сквознякам не удавалось выветрить.