— А и то, скучно… Мерзко! Возненавидел я сию скверну мира, в леса ушел…
— И других увлек на погибель!
— На погибель?!
— А то куда ж? Сколько душ погубил сегодня! Не страшно тебе, совесть не болит? Я, вот, сам хоть не видал, а сказал ты мне — опомниться не могу.
— Они, безумец, венец себе мученический стяжали!
— Не мученичество — грех один. Да и что… Вон, спит праведник ваш. Думает, что коли травой питается, да на голом полу почивает — так уж святее всех, так уж спасен. А в глаза ему загляни — страшно становится, такая злоба! Святые люди плоть изнуряют, чтоб дух высвободить из плена телесного, чтобы легче духу в молитве к Господу воспарить было, в смирении и любви. В смирении, Семен Иванович, и в любви! Потому и легко, и отрадно с теми праведниками, и они словно солнышко на всех свет изливают, и тепло с ними, душа радуется. А Матвей ваш — сатане работает. Гордыне своей молится, сатане это радостно, оттого он и силу дает Матвею такие лишения терпеть.
— Сатана дает?!
— А то кто же?
— Так-так, — Семен как-то странно взглянул на него. — А пойдем-ка, Митенька, прогуляемся…
— К оврагу страшному? — горько усмехнулся юноша.
— А то! Там толковать с тобой сподручнее будет…
— …Значит, не отступаешься от нечестия своего? — торжественно вопросил Семен, на краю оврага стоя.
— В нечестии ты пребываешь. Оврагом, вон, мне грозишь… А разве не запретил Господь всякое убийство? Ксения говорила, что в книгах святых про любовь прочла, а у вас любви за всю свою жизнь не увидела…
— Тяжко говорить с тобой, — перебил Шерстов, теряя терпение. — Битый час тебе о таких вещах твержу, о коих ни с кем иным и в жизнь бы не заговорил! Нет, смерти ты заслуживаешь, и ничего иного. Хоть и жаль мне тебя… Такие силы гибнут!..
И осекся Семен Иванович. Не ожидал того, что вдруг увидел. Никак не думал, что Ксения спасется, да еще солдат на него наведет! А вот они — словно из воздуха, гости незваные! И предательница бесстыжая, племянница двоюродная — впереди.
— Дядя! — крикнула она ему отчаянно.
— Молчи, змеища! — завопил Шерстов. — Эх, не сбылось! Одолевают силы бесовские…
Безумная тоска отразилась на лице его. Прошептал:
— Не предамся в руки антихристовы…
— Нет! Не делай этого! — воскликнул Митя, и метнулся, чтобы удержать его, но было поздно. Безжизненное тело Семена с разбитой головой застыло на острых камнях на дне глубокого оврага…
Глава девятая
Все смутно…
В тоске вернулись в Горелово потрясенные случившимся Петруша с Митей — да к новой беде. Нашли всех обитателей дома в великой тревоге: непонятным образом исчез Александр Алексеевич! Маша, едва завидев поручика, бросилась к нему, уткнулась в плечо. Она не понимала ничего, да и никто ничего не понимал.
В довершение всех бед на следующее утро после знакомства с сектантами Петр проснулся больным. Ожоги, которым давеча не придал значения, дали о себе знать довольно болезненно. Начался жар, Петруша не мог подняться с постели. Маша, совсем потерянная, измученная множеством свалившихся на нее переживаний, ухаживала за женихом своим и спасителем дни и ночи из последних сил, не желая и думать о том, что станут болтать люди. Митя заперся в горнице, в которую нежданно возвратился, изредка пускал к себе только Ванечку.
Ксения Шерстова, которую Петруша и Митя прихватили с собой в Горелово, так как девушке просто некуда было деваться, также не выходила из комнаты, в которой ее поместили. Она то часами сидела у окна, устремив взгляд в никуда, то принималась негромко, но мучительно рыдать, падала на кровать и яростно кусала уголок подушки.
И вот — как снег на голову! — примчалась невесть откуда Наталья Вельяминова — подлинная хозяйка именья. Забегали, засуетились расслабившиеся было слуги, втянули головы в плечи, потупили взор перед юной госпожой. А Наталья, едва порог переступила, задала вопрос, которой самой ей пришлось дважды услышать от государственных особ.
— Где брат мой?
Гробовое молчание было ответом. Наталья обвела всех сверкающим взором, но сердце ее сжалось. Встревоженная, повторила вопрос.
— Петр Григорьевич, чай, знает… — пробормотал кто-то из слуг, опустив глаза.
— Господин Белозеров здесь? — удивилась Наталья.
Получив утвердительный ответ, почти побежала в домик, где, как ей указали, проживает ныне Петруша.
Белозеров полулежал на диване, его лихорадило. Здесь была и Маша — она теперь находилась при нем неотлучно. Появление Натальи стало неожиданностью для обоих. Поручик поднялся было, чтобы приветствовать давнюю подругу и бывшую невесту, но Наталья не позволила.
— Ты болен? — бросила вместо приветствия, от волнения не замечая, что говорит ему «ты» в присутствии Маши. — Не вставай… Что происходит, Петруша? Где Александр?
— Ничего не знаю, — отвечал Белозеров, тщетно борясь с неловким смущением. — Я приехал… Его уж не было, и никто не знает, где он.
— Как — никто не знает?!
— Неясно, в чем тут дело. Ваня Никифоров передал ему все, что ты повелела. Саша не хотел никуда выезжать из Горелова, пока не прояснится… Быть может, он получил новый секретный приказ от вице-канцлера?
Наталья опустилась на стул.
— Я чувствую… — прошептала она, — с ним случилось что-то. Скажи, никто не появлялся здесь из подозрительных?
Петр вдруг переменился в лице, ему вспомнился приятель Яковлев, его непонятное отсутствие вчера при попытке ареста сектантов. Особое поручение… Мысль, пришедшая Петруше в голову, была столь ужасной, что он, взволновавшись, тут же высказал ее Наталье, не думая о том, что Маше не надо бы этого слышать. Наталья вскочила.
— О Боже! Если он арестован… Но вы!.. Вы все — куда смотрели? Почему не уберегли его?! Ты лучший друг его, Петруша… Как же ты!..
В запальчивости, все возрастающей, она готова была уже наговорить Петру чего угодно, если бы Маша вдруг не вышла из уголка, где она, поздоровавшись с госпожой Вельяминовой, скромно примостилась, и, встав перед Натальей, не попросила тихо:
— Наталья Алексеевна, не браните Петра Григорьевича, он нездоров, у него было испытание… Он ни в чем не виноват перед Александром Алексеевичем!
Это вежливое, но твердое заступничество удивило Вельяминову, уже понявшую, что перед ней девушка, ради которой Петр оставил ее, нареченную свою невесту. Она окинула соперницу взором пылким, негодующим, но…
— Вы и есть Маша? — вопрос этот был задан в высшей степени странным тоном.
— Да, — пробормотала смущенная девушка, вконец растерявшись от пристального взгляда.
— Удивительно, — покачала головой Вельяминова, и, не произнеся больше ни слова, вышла из комнаты.