Цепь Грифона - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Максимов cтр.№ 62

– Хорошо, что у нас господина Троцкого теперь в правительстве нет, – к удивлению присутствующих, вдруг неожиданно заявил Сталин.

Само упоминание этой фамилии заставило наркомов даже обменяться взглядами. При всей обоюдной неприязни они были готовы друг у друга спросить, что это могло бы значить? Даже на упоминание этой фамилии в стране было наложено жесточайшее табу. И вдруг такое странное высказывание…

– Хорошо, что Троцкого вообще нет, – окончательно смутил и выбил наркомов из колеи понимания Сталин.

Вождь точно осёкся. Одна только мысль об этом человеке обычно вызывала у него приступ бешенства. Но ещё большее бешенство вызывала у него невозможность говорить о Троцком всё, что он о нём думал и знал. Если бы мог – определение троцкизма он бы свёл до одного-единственного предложения: «Троцкизм – леворадикальное движение в марксизме, инспирированное международным капиталом для устранения экономических противников путём смены политических формаций в суверенных государствах». Вот как надо было сказать! Вместо этого приходится говорить, что «троцкизм – идейно-политическое мелкобуржуазное течение, враждебное марксизму-ленинизму и международному коммунистическому движению, прикрывающее свою оппортунистическую сущность леворадикальными фразами».

Без труда воспроизведя собственное громоздкое определение из учебника истории, Сталин разозлился ещё больше. Получалось, что целое десятилетие после Октябрьского переворота ушло только на то, чтобы избавиться от влияния Троцкого на партию и на саму политику нового государства. И ещё десять лет на то, чтобы искоренить в государстве всякое проявление троцкизма. Получалось, что, начни говорить всё о Троцком, придётся говорить всё и о партии. Осознавать это было неприятно и мучительно. Даже болезненно. Как неприятно было осознавать, что сама партия обязана своим возникновением и существованием тем, кто меньше всего думал и думает об освобождении рабочего класса. Тем силам, которым Троцкий верно служил до своего последнего часа. Можно только посочувствовать Ильичу. Если уж ему, Сталину, английский мыловар Фелз предъявил счёт за средства на проведение дореволюционного лондонского съезда, то как выворачивали руки Ленину во время Гражданской войны и сразу после неё, можно только догадываться. А кредиторы были далеко не мыловары…

Ленд-лиз в сознании вождя увязывался с личностью покойного «оппортуниста» и «оппозиционера» Троцкого по той простой причине, что это был второй подобный случай в истории социалистического государства, когда в тяжелейшее время золотой запас в огромных количествах перетекал в иностранные банки, а значит, в чужую экономику и чужое благосостояние. И ничего с этим нельзя было поделать. Впервые так произошло ещё во время Гражданской войны.

Весной двадцатого года, когда поляки захватили Киев, а Врангель выкарабкался из Крыма, Троцкий, как нарком путей сообщения (во время заключения Брестского мира побывал же он наркомом иностранных дел), приступил к работе по заказу тысячи паровозов в Швеции. Заводы шведской фирмы «Нидквист и Хольм», которым предстояло выполнить заказ, выпускали всего сорок машин в год.

Вместо того чтобы вложить деньги в восстановление своей промышленности, Троцкий в конце того же года заказал паровозы на Западе. К слову сказать, наш Путиловский завод до революции делал их за год двести пятьдесят. И своих голодных безработных около миллиона по стране болталось. Контракт не только пришлось растянуть на пять лет, но и модернизировать шведам производство. С этой целью дали и аванс в семь миллионов крон, и беспроцентный кредит в десять миллионов для создания производственных мощностей. И за всё про всё – двести миллионов рублей. Золотом. Примерно четверть тогдашнего золотого запаса. А если ещё знать, что занимались осуществлением контракта люди, которые крутились в орбите Института по изучению причин и последствий мировой войны, созданного ещё Парвусом, то и говорить ничего больше не нужно.

Красин как возил деньги и ценности до революции, так и продолжал их возить. Теперь в обратную сторону – из России в Швецию. И не чемоданами – вагонами… Где другие троцкисты золото принимали, складировали и передавали дальше по цепочке в надёжные буржуйские руки. Именно после этой «паровозной истории» Сталин впервые и обратил пристальное внимание на вопросы производства, внутреннего обращения и внешнюю реализацию отечественного золота. Чтобы со временем перевести эту многомерную деятельность в своё личное, монопольное ведение.

Крупнейшая политико-экономическая афера, осуществлённая под личным руководством Л.Д. Троцкого сразу после окончания Гражданской войны, дала ему истинное понимание троцкизма как явления. Он всё понял про его роль в партии, как понял, что Троцкий – это не имя. Это и не течение в марксизме-ленинизме. Троцкий – это политическая проказа, поражающая государственный организм как внутренне, так и внешне. В определение троцкизма он, если бы мог, добавил еще и то, что это течение, «предполагающее уничтожение национальных элит с последующим их замещением по хазарской модели государственного устройства». Но нельзя так сказать. Потому что уже тебя спросят: «А куда ты раньше смотрел, товарищ Сталин? Сам ты ни у кого денег не брал, но почему молчал, когда другие товарищи брали?» Из-за этих мутных денежных потоков никогда нельзя было сказать всю правду о русской революции. Даже малую часть сказать нельзя. Зато можно было понять, что ожидало бы страну под бдительным оком надсмотрщиков-троцкистов.

Расход людских ресурсов в войнах с соседями под лозунгом мировой революции и перекачка природных ресурсов в западном направлении – вот что ожидало. И самая большая и страшная тайна товарища Сталина – это то, что строить социализм в отдельно взятой стране ему пришлось не руководствуясь законами марксистско-ленинского учения, а в непримиримом споре с Троцким и троцкистами. С появлением в политико-экономическом обиходе государства понятия «ленд-лиз» точно сам Троцкий передал ненавистной ему стране и её народу привет с того света [1] .

– Что у нас со сбором пожертвований? – успокоившись, спросил Сталин.

– Цифр точных не назову, – виновато ответил Зверев, – но собираем крохи. Почти всё золото у населения было изъято в середине тридцатых через Торгсин. Разве только православная церковь на этом фоне сейчас выделяется величиной пожертвований.

– Давайте обсудим новое, неожиданное, поступление золота, – то ли предложил, то ли распорядился хозяин кабинета.

Оба наркома заинтересованно остановили взгляды на Сталине.

– Это золото предназначалось для финансирования белогвардейского подполья. Но использовано не было. Его не больше тонны. Кто из вас его примет на хранение?

И Зверев, и Берия пытались понять, что может скрываться за этим вопросом главы государства. Им было не понятно, зачем вообще их спрашивают об этом? Поверить в то, что их мнением просто интересуются, они не могли. А ещё у них было разное восприятие только что озвученного факта. Если наркому финансов было решительно безразлично, кто стоял за хранением, а теперь и сдачей этого золота, то нарком внутренних дел чувствовал какой-то подвох в такой постановке вопроса. Не зря же Сталин сегодня спрашивал его об Орлове. Хотя внешне вопрос был не только прост, но и правомочен.