След грифона - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Максимов cтр.№ 103

Соткин мягко отстранился от Водяного.

– Все, все спрятал, – приговаривал он, убирая один из револьверов в карман и медленно опускаясь на корточки. – Вот и нет шпалеров. – Соткин с корточек плавно лег на спину ногами к комнате, из которой раздавались едва слышные шорохи.

Рука с «наганом» была вытянута в направлении дверного проема. Секунда – и в проеме возник Милашка, молоденький вор и сожитель Водяного. Милашка с «браунингом» в руке только и успел просквозить взглядом по кухне-столовой. Рука с пистолетом, следуя за взглядом, описала ровную линию над головой Соткина. Выстрел Александра Александровича отбросил молодого педераста обратно в комнату, из которой он только что вышел. Пуля попала в сердце. Бывалый Водяной попытался было встать из-за стола, но такой же опытный Соткин опередил его. Рывком, со спины он вскочил на ноги и кулаком свободной левой руки отправил Водяного обратно на табурет в углу за столом.

– Значит, сдал меня, паскуда? – усаживаясь напротив Водяного за стол, спросил Соткин.

– Ох и натерпишься ты, когда братва тебя на ремни резать начнет.

– А я тебя даже в живых оставлю, если расскажешь, что конкретно про меня легавым настучал. Или не стучал, скажешь?

– Ты контрик, потому греха на мне нет. Закон наш знаешь. Вор с политикой не вяжется. А ты, раз с золотом Колчака связан, то всяко-разно – контра. Лучше сам расскажи про рыжье. Расскажи. Мы же не чекисты. Поделишься золотишком, глядишь, и простится тебе все. Ведь ты же беляк гольный!

По воровским понятиям уголовный мир страны не считал зазорным сотрудничать с органами, если дело касалось осужденных по политическим статьям. Осужденный по статьям уголовным Соткин не подходил под категорию политических, но разговоры о его прошлом среди воров велись. В конце концов все пришли к выводу, что Соткин сел в тюрьму по уголовной статье лишь для того, чтобы избежать статьи еще более страшной – «бандитизм». Впервые в России такая статья появилась после Гражданской войны. Потом исчезла, чтоб появиться уже в новой России. При такой юридической квалификации после революции людей расстреливали на месте при малейшем подозрении, не доводя дело даже до видимости и подобия суда. Но бандит есть бандит. Бандиту в отличие от «честного вора» терять нечего. И с такими людьми даже уголовники предпочитали не связываться, если он, этот человек, воровские «законы» признает и уважает.

– Поделись, Сота. Поделись рыжьем. Сколько его? Поди, и тебе и мне хватит. Много золота Колчак припрятал? Тебе одному столько всяко-разно не переварить.

– Эх, Водяной, Водяной. Полвека ты прожил, а таких вещей не понимаешь. Не твоего ума это золото. И не моего ума, по совести говоря. Оно мне-то всю жизнь искалечило, провались оно пропадом, а скольких оно угробило и еще угробит, и думать страшно.

Кто-то стучал в двери с улицы. Водяной не без надежды посмотрел в окно, но входная дверь была в стороне и ничего не было видно. «Гусь стучится», – понял Соткин. План дальнейших действий сложился сам собой. Жестокий и коварный план. Читатель уже понял, что автор при всем желании не может писать о Соткине как о «рыцаре без страха и упрека». Соткин встал и отправился открывать дверь. Выходя, боковым зрением уловил непроизвольное движение Водяного в направлении мертвого Милашки. Активный гомосексуалист Водяной даже на воле предпочитал мужчин женщинам, что в уголовной среде часто воспринимается как должное при наличии хотя бы слабого влечения и к женщинам.

– Это я... Гусь, – раздался голос из-за двери.

– Входи, – тихо приказал Соткин и, втащив Гуся в помещение-тамбур, сразу закрыл за ним дверь.

– Ну что тут? – спросил шепотом Гусь.

– Хорошо тут. Душевно, – улыбаясь в полумраке, ответил Александр Александрович. Гусь споткнулся о мертвое тело.

– Сан Саныч, грех-то какой!

– Праведник нашелся. Твое дело телячье. Обосрался и стой! Жди, когда подотрут!

Он опять рывком распахнул дверь и с силой втолкнул Гуся в комнату. Раздались выстрелы. Как и предполагал Соткин, за время его отсутствия Водяной вооружился «браунингом» убитого любовника Милашки и, не жалея пуль, стрелял наудачу. Отсутствие боевого опыта сделало свое дело. В горячке Водяной даже не соображал, в кого стреляет. Соткин же, опять выпустив всего одну пулю из «нагана», наповал сразил Водяного. Без какой бы то ни было паузы он вытер рукоятку своего револьвера носовым платком и вложил его в еще горячую руку мертвого Гуся. «Это, конечно, лишнее», – подумал он о стертых отпечатках пальцев. Но уроки Мирка-Суровцева он помнил и проверил жизнью. Хладнокровно оглядев страшную картину учиненной им бойни, с другим револьвером в руке он отправился сначала в одну, а затем в другую комнату. Больше в доме никого не было. Аккуратно переступая через трупы, чтобы не наступить в кровь, прихватив ящик с плотницкими инструментами, он вышел из дома. Мирно пели птички. Звук выстрелов вряд ли кто-нибудь слышал, но кровь на крыльце красноречиво говорила о том, что в доме разыгралась драма. На кровь слетались мухи. Примерно через час или два, а может быть, и позже, сожительница Гуся хватится благоверного. Возможно, и до завтрашнего дня никто убитых не обнаружит. Гостей к Водяному всегда ходило не много.

Не прошло и получаса, как сам он был в гостях у Ахмата, который жил неподалеку, в том же Заисточье. Сидели по-турецки на полу. Жена приятеля накрыла на стол. Принесла кувшин с водой. Полила гостю на руки, чтобы он, не вставая из-за стола, вымыл руки. Молча удалилась, унося таз и глиняный кувшин. Ахмат после объятий при встрече не проронил и слова. Ждал, когда заговорит гость.

– Один «наган» возвращаю. Спрячешь. Но послезавтра или среди недели опять заберу. Веревочки, что могли на тебя вывести, я обрубил. Думаю пропасть до конца лета из города. Поеду к староверам, на север. Поди, не прогонят, – сообщил он, отломив кусок теплой лепешки, запивая ее чаем.

Ахмат, по обыкновению, ничего не спрашивал.

– Где ты такой вкусный чай берешь, Ахмат?

– Татарин без хорошего чая не татарин, – улыбнулся хозяин. – А прятаться тебе надо, это так. Правильно говоришь, Сашка. Но прятаться надо не до осени. На год, на два надо...

Несколько часов спустя, смастерив по заказу Ахмата этажерку, Соткин отправился домой. Возвращался он другой дорогой. Он шел в направлении Новособорной площади, переименованной в площадь Революции сразу после того, как был снесен красавец Троицкий кафедральный собор. Поднимаясь в гору от Заисточья, он точно так же, как и сегодня утром, поймал себя на мысли, что что-то необычное происходит в городе. С ним вместе в направлении площади шло еще немало людей. Тогда как навстречу никто не шел. Александр Александрович несколько раз хотел прямо спросить, куда идут эти люди, но, не желая привлекать к себе внимания, молча продолжал идти вместе со всеми.

Площадь была заполнена жителями Томска. Здесь проходил какой-то митинг. Едва он поравнялся с угловым зданием клиники медицинского института, как путь ему преградил милиционер, заинтересовавшийся ящиком с инструментами в руках Соткина. «Как это я „наган“ догадался у Ахмата оставить», – похвалил себя Александр Александрович. Между тем милиционер, положив руку на кобуру, приказал: