Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - читать онлайн книгу. Автор: Сэмюэл Блэк cтр.№ 83

Его признание напомнило мне о тревоге, неотвязно терзавшей меня в глубине души:

— А не имеете ли вы хоть какого-то представления о том, что могло случиться с Доротеей?

— Ах… да… — Странно, на лице Леонардо появилось виноватое выражение. — Нам с ней позволили встретиться ненадолго около недели тому назад.

— Вот как! Значит, с ней все в порядке?

— Выглядела она довольной. Более того, счастливой. Она решила вступить в сестринскую общину.

— Что-о-о?! — рассмеявшись, воскликнул я, вспомнив, как игриво она прижималась ко мне. — Доротея? Монахиня?! Более смехотворного решения мне еще не приходилось слышать!

— Неужели оно более смехотворно, чем согласие миролюбивого художника служить безжалостному деспоту? — Он посмотрел на меня долгим взглядом и с несчастным видом отвел глаза. — Извините, Никколо, если с недавних пор я стал казаться вам отчужденным. Ничего личного, уверяю вас. Последние месяцы дружба с вами стала для меня одним из редких утешений.

— Да вы просто оказались слишком близко к его пламени, — заметил я. — Такими людьми, как герцог, лучше восхищаться издалека.

— К сожалению, я уже не способен восхищаться им, даже с другого берега океана. Хотя оттуда положение можно было бы счесть более терпимым, в отличие от пребывания в сфере его непосредственной деятельности.

Я улыбнулся. Леонардо обладал типичной для художника чувствительной натурой. Он видел лишь греховные средства, а не добродетельные цели.

— Со времен Лоренцо Великолепного Италия больше не порождала такого великого лидера, как Борджиа, — заявил я.

Впервые я произнес эту мысль вслух; она казалась мне разумной и верной.

— В общем-то, не могу сказать, что и Лоренцо вызывал у меня особые симпатии, но, по крайней мере, он сочинял стихи и восхищался произведениями искусства, а не носился по стране, сжигая на кострах пожилых женщин.

— Леонардо, я уже говорил вам: подобные зверства случаются в любые времена. Они всегда были, есть и будут. Даже при самом добродетельном и просвещенном правителе. Солдаты есть солдаты. Порой они безумствуют и ведут себя как дикие звери.

— Дикие звери убивают от голода или от страха. Несправедливо сравнивать их с человеческими существами, — немного помолчав, Леонардо вздохнул. — Ох, Никколо, да я понимаю, конечно, что вы правы. Видно, к старости я просто становлюсь все более привередливым. И тем не менее с какой бы радостью я отправился вслед за вами во Флоренцию…

— Гм-м… вероятно, это можно устроить.

— Что вы имеете в виду? — спросил он, пристально глянув на меня.

— На днях я получил письмо от гонфалоньера по поводу вашего проекта отвода русла Арно. Он показал его нескольким влиятельным особам, и все они одобрили эту затею.

— Но герцог…

— Герцогу нужно заключить союз с Флоренцией. Прибытие официального посла — наконец-то! — свидетельствует о намерении Флоренции договориться с ним. Если Синьория попросит отпустить вас в качестве своеобразного жеста доброй воли со стороны герцога, то я сомневаюсь, что он откажет.

Тоскливый взгляд Леонардо долго не отрывался от моих глаз, потом он со вздохом перевел его на разыгравшееся в очаге пламя:

— Никколо, если вы действительно умудритесь устроить мое освобождение, то я буду… буду вечно вам благодарен.

— Считайте, что вы уже свободны, — уверенно произнес я. — А теперь не отпраздновать ли нам такое событие! Раздобудем еще винца! Музыку! Женщин! Даже юнцов, если пожелаете! Ах, кстати, Леонардо, нет ли в вашей лачуге хоть какой-то еды? Я буквально умираю от голода!

Долгий зимний вечер. Солнце опустилось за холмы. Курьеры все еще сновали туда-сюда.

Я принял у себя флорентийского посла — Джакопо Сальтиери. Мы обсудили мирное соглашение. Общаться с ним так же интересно, как толочь воду в ступе.

Мне не хватало Макиавелли. Его понимания, его веры. Он имел понятие о приличиях и смущался, когда ему приходилось кормить меня бреднями Синьории. Но ничего не поделаешь… он уже уехал.

Хотя с Сальтиери мне тоже удалось договориться. Он упомянул об одной просьбе — в качестве «жеста доброй воли».

Я откинулся на спинку кресла. Моя бы добрая воля — дал бы ему под зад пинком. Проклятые флорентийцы… скоро я сожгу их город до основания.

— Смелей, — сказал я. — Какова же ваша просьба?

Они пожелали, чтобы я отпустил Леонардо. Родной город нуждается в его услугах, дабы осуществить проект огромной важности и значимости.

Я взвесил все «за» и «против».

— Ладно, я отпущу Леонардо… но только в том случае, если он сам того пожелает.

По моему мнению — не пожелает.

По моему мнению — он презирает Синьорию.

По моему мнению — он восхищается мной.

Простившись с Сальтиери, я вызвал Леонардо. В его глазах — усталость и тревога. Но и неизбывный огонь страсти. Тот огонь, что горит и в моих глазах. Жажда творить чудеса.

Я обнял его. Мы сели за стол. Выпили и поговорили. Я сообщил ему о просьбе флорентийского посла. Добавил, что решение будет за ним. Добавил, что мне хотелось бы, чтобы он остался… но я не буду препятствовать его желаниям.

Он нерешительно помедлил, отвел взгляд. Черт побери. Теперь я понял, что ему хочется уйти. Но пока не понял причины его желания. Потому что уехали его друзья? Или он устал спать в палатках и крепостях? Или возненавидел войну?

Он перечислил мне именно такие причины. И добавил еще одну — ему вновь захотелось взять в руки кисти. В нем вновь вспыхнула страсть к живописи.

— К ЖИВОПИСИ? — презрительно усмехнувшись, повторил я. — Можно ли предпочесть создание людских портретов возможности творить историю, строить империю? Вы полагаете, что ваши скромные полотна проживут тысячу лет?

— Вряд ли, — он опустил голову. — Но малая правда лучше великой лжи.

Холодная ярость. Вы посмели назвать меня лжецом? Но я заставил себя промолчать.

Наконец он набрался храбрости и взглянул мне в глаза:

— Мой господин, для меня большая честь служить вам. И мне очень жаль, что…

— Вы разочаровались во мне, Леонардо. Я надеялся, что мы вместе с вами достигнем великой славы. Но вы готовы покинуть меня.

— Я всегда старался делать для вас, мой господин, все, что в моих силах. Если мне…

— Вы не оправдали моих надежд, — оборвал его я. — Украли мою любовницу. А теперь, при первой же возможности, желаете покинуть меня.

В голове моей пронеслись мысли: я хотел, чтобы вы, Леонардо, стали моим другом. Мне хотелось, чтобы вы любили меня и восхищались мной. Мне хотелось, чтобы вы обессмертили мое имя.