Бесчестие миссис Робинсон - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Саммерскейл cтр.№ 40

— Мистер Робинсон должен выиграть или проиграть по своему иску, — ответил Филлимор. — Он не обвинил жену в прелюбодеянии с любым «неизвестным лицом» или с любым из других мужчин, о которых она говорила в своем чудовищном дневнике с таким легкомыслием. Он обвинил ее в прелюбодеянии именно с доктором Лейном, и, следовательно, если адюльтер с доктором Лейном не может быть доказан, иск всецело несостоятелен. Невиновность или виновность доктора Лейна должна принести оправдание или обвинение и ей.

Филлимор перешел к следующей уловке: атаке на достоверность дневника.

— Вот дело, в котором нет «приблизительного деяния», ведущего к адюльтеру любого рода и вида, — начал он. — В таком случае мы должны вернуться назад к тому, что названо признанием жены, и признание это, надо отметить, предстает в совершенно оригинальной форме — признание, составленное из неких выражений в дневнике, который вела эта дама. Дневники, как гласит пословица, лгут. Всякий связанный с литературой знает, что Хорас Уолпол, например, нарочно вставлял в свой дневник ложные факты.

Уолполовские дневники середины XVIII века, посвященные дворам Георга II и Георга III, были опубликованы в 1840-х.

— Факты ложные и бесчестные по отношению к нему? — спросил Крессуэлл.

— Напротив, — признал Филлимор, — он в основном стремился придать благовидность собственным поступкам. Но нет недостатка в людях, имеющих нездоровую привычку писать о себе как плохое, так и хорошее. Я мог бы, например, упомянуть «Исповедь» Руссо, в которой записано многое, крайне позорящее автора.

«Позорящие» подробности автобиографии Жан-Жака Руссо, вышедшей в свет в 1782 году, через четыре года после его смерти, включали признание в отцовстве нескольких незаконнорожденных детей и мастурбации.

— Да, — сказал Кокберн, — но мы не должны предполагать, что они недостоверны.

— Я мог бы также привести для примера запись в дневнике Пипса, — упорно продолжал Филлимор: — «Обманом заработал в этом году пятьсот фунтов. Боже, прости меня за это».

— Боюсь, мы не должны говорить, что это недостоверно, — повторил Кокберн, вызвав смех в зале суда.

Дневник Сэмюэла Пипса был известен своей откровенностью. В издании 1848 года опустили много пассажей, которые были, по объяснению издателя, «настолько неделикатны по своему характеру, что никто, обладающий упорядоченным умом, не станет сожалеть об этой потере». Пипса редактировали не из-за лжи, а из-за избыточной честности.

Чтобы доказать, что дневник Изабеллы грешит искажениями, Филлимор привлек внимание суда к частым ссылкам на ее живые сны. «Весь день я не могла забыть о нем и с трудом осознавала, в какой мере это было правдой, а в какой — вымыслом, — написала она. — Боже великий! Что мы за игрушки в руках воображения?»

Филлимор предложил суду принять скептицизм Изабеллы в отношении своего восприятия как такового. Он предположил, что в дневнике она пробивалась в область сексуальной и воображаемой анархии, отдаваясь миражам и галлюцинациям. Согласно «Главам о психической физиологии» Генри Холланда (1852), сны были близкими родственниками безумия: и то и другое демонстрировало «частичную или полную потерю способности отличать нереальные образы, создаваемые сознанием, от действительного восприятия через внешние органы чувств, приписывая тем самым первым подобие и влияние реальности».

Филлимор доказывал, что преступление совершили не Изабелла и Эдвард, нет, это дневник перешел границы и переродился в вымысел.

— Я должен утверждать, — сказал он, — что этот дневник нельзя назвать положительным доказательством. Отрывки, на которые опирается другая сторона, рассказывают не о происшедшем в действительности, они — чистейшие иллюзии.

У всякого читающего этот дневник, сказал он, сложится впечатление, что это «продукт сумасбродства, возбуждения и чувствительности, если не переходящих в царство безумия, то граничащих с ним. Никогда не было документа, который нес бы на себе отпечаток столь ветреного, несдержанного, возбудимого, романтического, чувствительного, безрассудного и больного ума, как этот дневник миссис Робинсон».

Если Филлимор, который и сам вел личный журнал, старался найти примеры ложных признаний в дневниках, то потому, возможно, что чтение его ограничивалось чтением дневников известных людей. Но он затрагивал зарождающееся, едва уловимое ощущение беспокойства по поводу дневников в Англии середины XIX века. Из всех написанных историй жизни, восхищавших викторианцев — биографий, автобиографий, мемуаров, личных журналов, посвященных здоровью, путешествиям и политике, — личный дневник был самым субъективным и неприглаженным, более других обнажающим проблемы писания и чтения о себе.

Хотя люди вели записи своей домашней и духовной жизни сотни лет, заметное распространение эта практика получила в начале XIX века. Прежде большинство дневников были семейными книгами, личными скорее для семьи, чем для отдельного индивида, а тайные мысли включались в письма к доверенным друзьям. Моду на личные дневники подогрела популярность романтической поэзии, ценившей самоанализ, и первые публикации личных дневников: дневники XVII века, принадлежавшие Джону Эвелину, впервые увидели свет в 1818 году, а дневники Пипса — в 1825-м. В двадцатые годы XIX века число публикуемых дневников ежегодно удваивалось, а в тридцатых достигло апогея и сохранялось на этом уровне до конца пятидесятых. В большинстве случаев авторы этих личных журналов не представляли, что когда-нибудь их слова прочтут чужие люди. Дневник XVIII века, оставленный предком Изабеллы Сэмюэлом Керуэном, чья ветвь семьи эмигрировала в Соединенные Штаты из Камберленда, был издан в 1842 году. В предисловии цитировалась просьба Керуэна: «Пусть [эти бумаги] развлекут моих друзей, кому я их и рекомендую, прося уберечь от исследования всеми другими, ибо написаны они небрежно и только лишь для глаза доброго и дружеского». Обещание откровенности притягивало читателя, а издатель настаивал, что публикация дневника Керуэна «ни в коей мере» не была «нарушением его предписаний», но осуществлялась «в память о нем».

Вымышленные дневники тоже стали распространенным явлением в 1850-х. Эпистолярный роман XVIII века, в котором история рассказывалась в письмах, постепенно уступил место роману-дневнику, где героиня писала сама себе. Начало этой перемены восходит к пользовавшемуся огромной популярностью роману «Памела» (1740) Сэмюэла Ричардсона, в котором письма рассказчицы к своим родителям заменяются, по мере все большей ее изоляции, чем-то похожим на личный журнал. В «Воспоминаниях мисс Сидни Бидалф, извлеченных из ее личного журнала» (1761), принадлежавших перу Фрэнсис Шеридан, героиня отправляет доверенной подруге ряд писем, но выражения, в которых она описывает свое смелое предприятие, предвосхищают более глубокую секретность личного дневника: «Только тебе, мое второе «я»… с тобой я связана торжественной клятвой и взаимной доверенностью раскрыть сокровеннейшие тайны моей души, и у тебя они в такой же безопасности, как в моем сердце».

Некоторые из первых романов-дневников XIX века претендовали на подлинность. «Дневник скучающей особы», опубликованный анонимно в 1826 году, издатель назвал личным журналом, обнаруженным среди имущества молодой женщины, умершей от туберкулеза. Вскоре затем стало известно, что это — беллетристическое произведение Анны Браунелл Джеймсон. В предисловии к следующему изданию миссис Джеймсон извинилась за претензию на подлинность дневника: «В мои намерения не входило создание иллюзии путем придания вымыслу видимости правды, на самом деле я хотела скрыть правду, набросив на нее покров вымысла». Также подлинным посчитали первоначально и «Дневник леди Уиллоуби, излагающий ее семейную историю и богатый событиями период правления Карла Первого», изданный в 1844 году с имитацией под XVII век: текст был напечатан старинным шрифтом на широких листах кремовой ребристой бумаги, золотой обрез — украшен узором в виде ромбов. В 1848 году автор, Ханна Мэри Ретбоун, опубликовала «Продолжение…» из того же вымышленного дневника, в предисловии к которому призналась, что «выдала себя за» историческую личность. Успех ее стилизации породил целую серию подражаний на протяжении пятидесятых — романов под видом недавно найденных личных дневников забытых женщин, в большинстве случаев с минимальной маскировкой. Эти опубликованные дневники, настоящие и вымышленные, эксплуатировали идею о дневнике как самом чистом литературном повествовании и одновременно подрывали ее.