11 сентября - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Варламов cтр.№ 46

— Талончик один, пожалуйста.

— Ветеранам революции бесплатно.

Пассажир покраснел, а преследуемый «пятеркой» под проливным дождем троллейбус миновал Цветной бульвар, Петровку, памятник Высоцкому, больницу в старинной усадьбе, пересек Тверскую и дальше покатил по летней Москве. Зеленая машина не отставала и не высовывалась вперед, она нырнула вслед за троллейбусом в тоннель под Калининским проспектом, где воды набралось уже с полметра, и встала. Троллейбус двинулся дальше, а пассажиры легкового автомобиля отчаянно и беспомощно смотрели, как их заливает. Они принялись яростно названивать по телефону, которым была оборудована машина, потом чертыхнулись, открыли дверь и, загребая руками, рванули вверх по тоннелю, бросив несчастный автомобиль.

Меж тем человек с авоськой вышел на ближайшей остановке. По переулку от бульвара он пошел не оглядываясь, потом свернул налево в церковь Апостола Филиппа. Маленький человек постоял на службе, где на ектиньи поминали сразу двух патриархов — иерусалимского и русского, написал две записки — одну за здравие, другую за упокой, которые впоследствии были изъяты и тщательно изучены; он поставил свечи и приложился к иконе Николая Чудотворца в правом приделе, подошел к помазанию к старенькому глуховатому батюшке, и у людей, которые его поджидали, уже начало иссякать терпение. Потом объект вышел из храма и двинулся по улице Аксакова до пересечения с Гагаринским переулком. В небольшом магазине на углу он взял бутылку водки и побрел в сторону высотного здания на Смоленской. Дошел до улицы Веснина, повернул направо, миновал итальянское и чилийское посольства, Чистым переулком мимо резиденции Патриарха вышел на Пречистенку и завернул в редакцию журнала «Испанская Америка», где несмотря на поздний час сидели люди, которых наблюдатели за маленьким человеком потревожить не решились.

При появлении нового персонажа все задвигали стульями, стали его обнимать, трясти за плечи, наливать чаю, водки, виски и коньяку и расспрашивать про последнюю экспедицию в Перу. Маленький человек отвечал сначала неохотно и скованно, но потом оттаял, расслабился, выпил и повеселел.

Самый закрытый в Москве клуб паралингвистов при «Испанской Америке» был единственным заведением, куда было разрешено приходить Ивану Андреевичу Бенедиктову после его самоубийства, и он старался не пропускать этих встреч. Тут многие проживали вторую, а то и третью жизни, путались в собственных именах и биографиях, меняли внешность и привычки, имели прижизненные могильные плиты и лишь в этом здании могли скинуть на несколько часов лягушачью шкуру и положить ее посушиться подле камина. У каждого здесь был свой любимый напиток и любимое кушанье, своя марка сигарет или сигар. Паралингвисты играли в самые хитрые и увлекательные карточные игры, бросали кости, вспоминали иностранные тюрьмы, публичные дома, рестораны, женщин всех цветов кожи и о печальном не говорили. Зачем печальное, если в жизни так много хорошего, а уж они-то это знали как никто другой. Но год от года их разговоры становились все более грустными, даже в картах реже приходило много козырей, не случалось ни красивых мизеров, ни больших шлемов, не радовали женщины, и одна унылая тема сквозила в их речах: за что настала такая жизнь и где они прокололись? Старички топили камин и вполголоса обсуждали пророчества о скором конце клуба покойного Карла Артуровича Сикориса, которого одни любили, а другие терпеть не могли, но спорили о нем и несколько лет спустя после его таинственной смерти и скандальных похорон.

Из института расходились поздно вечером. Большинство жили в домах неподалеку, писали мемуары, встречались с рабочей молодежью и сокрушались, что их профессия становится вымирающей.

— В школы надо идти, в школы, — говорил им в последний свой приход в «Америку» папа Карл. — Паралингвистами становятся в детстве или не становятся никогда.

Они послушно кивали, но никуда не шли.

— А ты как, Ваня? — спросил Бенедиктова восьмидесятипятилетний свежий дедок Василий Васильевич Богач, отсидевший пятнадцать лет на Колыме за провал войны в Испании и не потерявший любви к женскому полу, из-за которой когда-то в Андалусии и погорел.

— Деньги у меня сегодня гикнулись, дядя Базиль.

— Ты что же, Ваня, дурачок?

— Получается, что дурачок, — согласился Иван Андреевич.

Они дошли до Дома ученых, простились, Богач зашагал на Сивцев Вражек, насвистывая арию из «Дамы с камелиями» и думая о симпатичной сорокалетней разведенке, которая должна была его сегодня навестить, а Бенедиктов двинулся в сторону Кремля, когда наконец его преследователи себя обнаружили и он увидел знакомую рыжую физиономию.

— Садитесь, Иван Андреевич, подбросим куда прикажете. — стажер открыл тронутую ржавчиной дверцу автомобиля, но Бенедиктов продолжал идти в своем привычном ритме физического тела, которое совершает идеально равномерное движение и ни от чего не зависит.

— Вы не выполнили своих обязательств, — буркнул он хмуро.

— Мы и сами ничего не получаем, — пожал плечами стажер. — На каких машинах за вами гоняемся, видали? А что до обязательств, то вы не выполнили своих. Сепульведа остался жив.

— Я никого в жизни не убивал.

— Никто и не говорит, что вы должны убивать. Есть другие способы.

— Я в эти игры не играю, — рявкнул Бенедиктов, — я академический ученый, а не какая-нибудь шантрапа. И не смейте меня больше искать!

Денег, которые получили сестры на Рождественском бульваре, должно было хватить на несколько лет. В Последнем переулке расслабились, обновили гардероб, купили новый холодильник и стиральную машину, сделали ремонт, вставили сейфовую дверь и новые зубы Любови Петровне. Варя поначалу боялась, что мать откажется брать не заработанные честным трудом, появившиеся невесть откуда зеленые деньги, сошлется на скорый Армагеддон, но Елена Викторовна отнеслась к известию о таинственном незнакомце, который спас Марию от выселения из рижской квартиры, да еще кое-что обломилось от его щедрого подарка московской сестре, совершенно спокойно.

— Я знаю, чьи это деньги, — сказала она, расчесывая густые светлые волосы, и в глазах у нее промелькнуло такое выражение, что Варя подумала: а мама еще ничего, главное, женское в ней, которое так восхищало дочку в детстве и казалось ей недоступным, не умерло, как бедная профессорша его ни умерщвляла. — Я никогда не верила в то, что он погиб.

— Он что, по-твоему, заговоренный?

— Когда я его видела в последний раз, он сказал мне, что если я услышу о его самоубийстве, то верить этому не должна. Какая угодно смерть, только не эта.

У Вари даже дыхание перехватило.

— И ты никогда не пыталась его найти? И ничего не сказала мне?

— Что я могла сказать тебе о человеке, который отказался признать тебя своей дочерью и едва не угробил? — пожала плечами мать.

— Папа здесь ни при чем.

— Ему всегда было лишь до себя.