– Это Вадим рвется к княжескому престолу! Он все затеял! При поддержке своих подручных он хочет провозгласить себя князем новгородским!
Толпа ахнула, задвигалась, зашумела. Послышались голоса:
– Не верим!
– Вадим наш человек!
– Не может он пойти на такое!
Вадим и Азар переглянулись. Кто мог выдать их тайну? Кто этот двуличный человек, который служит и нашим, и вашим? Или, может, какой-то болтливый человек по пьяному делу развязал язык в кругу бражников? Кто бы ни был, но он сорвал замысел заговорщиков: постепенно подготовить новгородцев к мысли, что все их будущее зависит от Вадима, чтобы сами они попросили его занять княжеский престол…
Теперь надо было думать не об этом. Следовало немедленно спасать положение, чтобы народ не поддался влиянию сторонников Велесова капища и не сбросил Вадима с должности посадника. Потому что новгородцы в защите народовластия бывали дружны и на расправу круты.
Вадим выступил вперед и мощным голосом перекрыл начавшийся гвалт толпы:
– Господа новгородцы! Выслушайте теперь меня. Действительно, прошел тут слушок, будто некоторые хотели бы видеть меня князем новгородским. Но я не думал и не предполагал, что кое-какие болтливые человечишки вынесут эту вздорную сплетню на вече!
Он чуточку помолчал, продолжал в полной тишине:
– Так вот, господа новгородцы, я клянусь именем бога Перуна, что никогда не посягну на княжеский престол и буду верен народной власти!
Поклясться именем Перуна и не исполнить клятву являлось тогда самым страшным преступлением. Таких людей подвергали презрению, их мог поразить молнией бог грозового неба Перун. Поэтому толпа поверила Вадиму. Гул одобрения прокатился по площади, и Вадим понял, что главная опасность для него миновала.
– Но свое решение о замене некоторых людей на государственных постах я оставляю в силе! – твердым, но уже спокойным голосом произнес он.
Но тут выбежал на помост Сварун и, потрясая маленькими кулачками, закричал:
– Голосовать! Голосовать надо! Вадим, ставь вопрос на голосование!
Делать нечего, пришлось подчиниться. Таковы древние обычаи, узнавать мнение людей путем открытого и честного голосования.
Сказал:
– Кто согласен с моим решением передать государственные должности другим людям, прошу отойти влево, кто не согласен – вправо.
Как обычно, ремесленные улицы встали против торговых. Снова стенка на стенку, снова кулачный бой.
Вадим, скинув кафтан и засучив рукава, вошел в ряд ремесленников. Тотчас из противоположной стороны послышались голоса:
– Это нечестно!
– Посадник не должен драться!
– Пусть Вадим уходит!
Из толпы торговых улиц вышел лучший боец, красавец Довбуш, спросил Вадима:
– Дерешься?
– Буду отстаивать свое решение.
– Считаешь себя правым?
– Считаю.
– Тогда и я отказываюсь драться за этих проворовавшихся толстосумов!
И отошел в сторонку.
Следом за ним потянулись и другие бойцы. Скоро площадь опустела.
Вадим снова победил.
XV
Однако победителем он себя не чувствовал. Клятва именем Перуна, данная им сгоряча на вечевой площади, преграждала путь к княжескому престолу. Вадим так и эдак прикидывал, примерял, искал какие-то обходные дорожки, но все больше приходил к выводу, что случилось так, как предсказала Нимилява: он пытался свернуть с прямого пути, определенного ему судьбой, – власть посадника, и едва не потерял ее, и что князем ему не быть никогда. Но все же в глубине души он по-прежнему не терял такой надежды.
Об этом он заговорил с Азаром на пире, который давал в честь помолвки своей дочери купец Велегост. Гулянье было шумное, но Вадим и Азар сидели с краешка стола и тихо беседовали.
– Поторопился ты с клятвой, Вадим, – выговаривал ему Азар. – Чуть-чуть бы помедлил, выждал, дал прокричаться людям, смотришь, забыли, с чего начали и чего требовали, на другие вопросы перешли. Часто такое бывает.
– Лучше уж синицу в руках иметь, чем журавля в небе, – отвечал Вадим, равнодушно скользя взглядом по пирующим. – Порой можно так упасть, что потом не подняться.
– Ничего. Может случиться, что народ сам позовет тебя на княжение, а верховный жрец снимет данную тобой клятву Перуну.
– Может, все может быть. Только думаю я…
Тут Вадим осекся и замолчал. Он увидел Велижану. Она встала из-за стола и направилась к выходу. Горячая волна прошлась по его телу, ударила в голову, мешая и путая мысли. Он встал и направился следом за ней.
В сенях Велижаны не было. Он заглянул в одну светлицу, в другую. И здесь увидел ее, стоящую перед зеркалом. Она поправляла густые волнистые волосы и была так занята собой, что не заметила его появления. Он подошел сзади и легонько дотронулся до ее плеч. Она вздрогнула, живо обернулась. На него смотрели огромные голубые глаза, испуганные и вопрошающие.
– Велижана, – начал он, не зная, что сказать. – Велижана, я заметил, как ты вышла из сеней…
– Как ты меня напугал, – на ее губах появилась слабая улыбка. – Ты так тихо подкрался…
– Велижана, в последнее время я все время думал о тебе…
В ее глазах метнулся непритворный страх, она поспешно перебила его:
– Только не об этом! Тебе известно, что я замужем…
– Все знаю, но ничего не могу поделать с собой. Как увидел тебя, сразу потерял голову.
Он притянул ее к себе и поцеловал. Сначала она не сопротивлялась, но потом стала вырываться из его объятий, повторяя:
– Нас могут увидеть! Вдруг кто-то случайно войдет!
– Мы должны встретиться! – настойчиво говорил он, не выпуская ее из рук.
– Потом. Как-нибудь в другое время…
– Когда же? Скажи, когда мы снова можем быть вместе?
– Завтра. Приходи завтра.
– Куда? Где мне тебя ждать?
– На берег Волхова. Где мы на санках катались!
Она ушла, а он не мог найти себе места. Сначала заглянул в сени. Увидел ее, взволнованную, с раскрасневшимся лицом; она сидела рядом с мужем. Его будто кто-то ударил по лицу. Он знал, что она замужем, но вид ее вместе с Багутой привел в бешенство. Он выбежал на улицу и пошел прочь от терема. Ходьба немного успокоила, привела в порядок мысли. Вадим понимал, что полюбил замужнюю женщину, к тому же жену своего войскового товарища. По всем мужским и воинским законам он должен был отступить, оставить Велижану в покое, но был не в состоянии этого сделать, это было выше его сил. Ради нее он был готов пойти на что угодно – на любые испытания, на позор и унижение, лишь бы она была с ним. «Если она согласится, то бросим все и уедем куда-нибудь. Может, в Ладогу, а то и в леса, подальше от людских глаз!»